III. Дакота
Я знаю, почему пошел один. В отличие от Варана я мог обойтись дипломатическим путем. Конечно, таким путем мог бы обойтись и Варан, но когда он был пьяный, он не ходил подобными путями.
Родители мои были чистопородными индейцами. Отец говорил мне в детстве: "Если когда убьешь человека, пятно убийства навсегда замарает тебя". Похоже, я весь теперь был пятнистый. Мне рано пришлось убить человека. По сути, это даже не человек был, а нечто ему подобное. Ублюдок попытался угнать наш скот, а я скотину запорол охотничьим ножом отца. Только потом припомнил его слова. Муки совести меня не особенно изгрызли. Однако я понимал, что поступил правильно.
Отец мой скончался от чахотки. Много курил табак. Предупреждал я его, не кури эту свалку. Он говорил, что это для спокойствия, а дрянь и вышла боком. Я его чистым человеком положил в могилу. Всю жизнь он нашу семью кормил и никогда не убивал людей. После смерти отца я перевез мать в один из поселков. Там она нашла другого мужчину, а с отчимом я не сжился. Он слишком разборчивый оказался — мне убить его захотелось, но мать я все-таки пожалел.
Так я остался один. У меня не было братьев и сестер. Когда накрылись мои деньги, я вышел на тропу войны, но после месяца разбоя сумел устроиться продавцом боевых ножей в одном из промысловых городов. Отец заставил меня полюбить эти штуки задолго до своей кончины. Он был охотником. Притащит как-нибудь здоровенную тушу, и давай ее пороть. По локти в крови измажется, а дело закончит.
Хороший был индеец.
Я честно зарабатывал три сотни в неделю. Моим хозяином оказался старый майор-кузнец, порабощенный блеском стали. Он как-то сказал мне: "Нож — самое надежное оружие. Никогда не откажет в бою".
За время сотрудничества мы быстро сдружились, и он обучил меня боевым приемам, которые знал, а потом подарил мне мачете. Он ковал почти сутки. Я ценил этот нож больше всего, не расставаясь с ним уже восемь лет. Этой штукой многое можно было делать. Готовить еду, например, рубить деревья, делать операции или просто убивать.
К последнему я прибегал чаще всего.
Варан разыскал меня одним из первых. Тогда с ним путешествовал только Ветролов. В команде я оказался третьим. Позже я узнал, что они были старыми товарищами. Ветролов решался говорить Варану настоящие гадости. Остальные рисковали получить проблемы.
Как день помню пустынную улицу, лавку полную ножей, себя в тени этой лавки. Варан подошел ко мне и попросил показать самый лучший нож. И тогда я показал ему свой мачете, добавив, что это лезвие вспорет любую плоть, независимо от брони, отяжеляющей ее в момент боевого контакта. Я сказал это так четко и холодно, что даже в его неустрашимых глазах появилась капля легкого испуга. Он, похоже, забыл про то, чем интересовался, но потом он спросил меня, не хочу ли я присоединиться к нему.
Как бы мне ни была отвратительна его природа, а согласился я без раздумий. Уже через месяц я осознал, что Варан отнюдь не такой, каким казался на первый взгляд. Из матерого убийцы он превратился в справедливого гиганта. Я никогда не сомневался, что Басолуза по уши влюблена в него.
Подступая к дому Оружейника, я высмотрел неясные силуэты. Они дрожали и дергались, бродили туда и сюда, вперед и назад, они покачивались словно зомби, покинувшие обжитое кладбище.
Это были панки.
Я осознал это, когда среди темноты пробились огненные вспышки. Послышались частые хаотичные выстрелы, как если бы кто-нибудь, отступая к убежищу, палил в преследователей. Пули падали справа и слева от меня. Пули сопровождали каждый мой шаг. Я шел вперед. Для меня это было так же нестрашно, как идти в магазин. Четверо панков склонились над выброшенными телами, пытаясь воскресить их, но это была плохая идея. Они не понимали, что творят.
Похоже, они хорошо нагрузились.
— Ирокуа покинул нас! — слышал я истошный визг. — Он не хочет, чтобы мы праздновали его день рождения сегодня! А трупы — тому доказательство! Нам нужно прекратить это, пока их не стало больше!
— Правильное решение! — крикнул я.
— Этот умник отличная мишень! Мне нужно немножко больше меткости!
Очередная пуля упала возле меня.
— Уходите отсюда!
— Тела оказались возле дома! Этот дом таит в себе несчастье! Его нужно уничтожить, братья мои!
Мне казалось, панки вообще меня не слышали. Я не любил, когда тупое агрессивное стадо лишало меня выбора. В данном случае выбора не было. Они стреляли в меня, и, стало быть, вольно или невольно хотели моей смерти. Так что придется мне обезвредить их, а если не выйдет — убить. Мои предки, веками жившие на этой земле, пороли холеных завоевателей. Они снимали с них скальпы, вырезали им сердца и пили их кровь. А теперь на смену им выступили жалкие отбросы.
Слишком мало порядка, подумал я.
Из-за выходки Кургана мне, возможно, придется пускать чужую кровь. А мне этого не очень хотелось. Я не любил исправлять чужие ошибки. Будь сейчас Курган на моем месте, так что бы он сделал? Думаю, ничего страшного. Пьяный Курган неважно стреляет, плохо дерется и не соблюдает дистанцию в отношении самок. Но трезвый Курган — совсем другой. Хотя я до сих пор не понял, почему он застрелил двоих бедняг.
— Уходите! — повторил я.
Пули не попадали в меня, и это было неудивительно. Эти животные едва ли могли прицелиться. Я наметил свою первую цель. Панк с барабанным револьвером. Только сейчас я понял, что если что-нибудь с ним не сделаю, он точно меня угрохает.
Каким-то чудом он перезарядил револьвер.
Он прицелился и выстрелил в меня с десяти метров. Пуля прошла рядом, но это лишь добавило мне уверенности. Панк сделал повторный выстрел. Затем я настиг его и ударил рукоятью мачете, так сильно, что он лишился сознания.
Фарла открыла окно и закричала:
— Эти суки хотят сжечь наш дом!
Я ответил ей:
— Они не успеют! Закройте окна!
Хлопнули створки окон. Однако кошмар не окончился. Там, среди темноты, я увидел этих тварей. Как минимум пятнадцать ублюдков. Наиболее вменяемые обливали дом бензином из канистр. Другие, срыгивая под себя, тупоумно щерились.
— Бог Ирокуа в ярости! — стонали панки. — Ирокезы отомстят за своих братьев!
— Мы не убивали их! — закричал Оружейник. — Ублюдок с дробовиком застрелил их!
— Вы все теперь покойники!
Я увидел брошенную бутылку. Если бы не горело горлышко, я бы подумал, что выкинули недопитый лимонад. Звон стекла мигом охолодил меня. Дом тотчас полыхнул словно спичка. Ирокезы, пахнущие бензином, загорелись и уронили полупустые канистры. Другие ирокезы стали стрелять в них, пытаясь потушить огонь. Я услышал, как изнутри исступленно забарабанили в дверь. Выхода не было — панки железом блокировали дверь.
Я пронесся к входу, по пути вырубив несколько ирокезов. Находясь у двери, я откинул увесистый лом, а затем дверь открылась. Из дома с обрезом наперевес вылетела Фарла. Наткнувшись на меня, она попыталась выстрелить. Я толчком повалил ее на землю и забрал у нее обрез. По багровой пасти Фарлы стекала косметика.
— Где Оружейник? — спросил я.
— Он убежал в подвал! — завопила Фарла. — Господи, он хочет взорвать дом!
— Чертов безумец!
Я попытался заскочить в полыхающий дом, но Фарла удержала меня.
— Нет, он сейчас все взорвет! Нет же, берегитесь!
Ирокез, который налетел на меня, полыхал как сухое дерево. Я наотмашь ударил его мачете. Истекая кровью и треща, он повалился навзничь. В следующий миг пуля прошила мое плечо. Она закрутила меня точно юлу и, выбив из-под ног опору, опрокинула на землю. Я повалился вслед за ирокезом.
— Прямое попадание! — закричал ирокез.
Целой конечностью я взял обрез. Я выстрелил в ирокеза дуплетом. Дробь разорвала ему грудь, а потом он уронил пистолет и свалился. Фарла подползла ко мне, силясь поднять меня, но я вскочил и потянул ее за собой. Мы сумели отбежать метров на десять.
И дом взорвался.
Обломки досок, железа и пластика полетели в разные стороны, осыпая землю неистовым дождем. Ударная волна переломала Фарле шею. Она шлепнулась пастью в землю и больше не двигалась. Я приготовил обрез, наблюдая полуживого ирокеза неподалеку. Обожженный, истекающий кровью, он полулежал, издыхая от кровопотери. Держа пистолет на вытянутой конечности, он целился мне в лоб. Я нажал курки и не услышал выстрелов. Обрез был пуст.