Дорога пошла по заснеженному берегу протоки. Куш-Юр залюбовался тальниковыми зарослями, искрившимися в желтых лучах низкого декабрьского солнца. То и дело из зарослей выпархивали куропатки. На свежей снежной целине, сбоку от дороги, вились петельки следов мышей и горностаев. Попались отпечатки лап зайца и лисы.
«Настигла, поди, плутовка длинноухого… Хитры и нахальны лисы… Как и Эгрунька… Сандра умнее, скромнее. — Куш-Юр чуть привстал, понукнул Воронка. — Непременно побываю в Вотся-Горте. Как им зимуется? Не подвел бы их промысел пушнины. Без заработка не много получишь нынче в лавке. Гриш говорил — на шишки урожай. Выходит, белка должна быть. Налог с северян брать не станут. Что добудут — продадут на деньги. А там — покупай что хочешь. Оживут немного. Зыряне еще перебиваются кое-как, а ханты да ненцы — те вовсе в беде…»
Вдали показалось хантыйское селение — четыре низенькие деревянные юрты под вековыми разлапистыми кедрачами и лабазы-амбарчики на высоких курьих ножках.
Куш-Юр остановил коня и вошел в крайнюю юрту. Ему приходилось видеть нужду, но такой, как здесь, он, кажется, не встречал. Еще больше, чем убогость жилья, ужаснул его вид обитателей юрты. Кожа да кости. Желтые, изможденные до последней степени, грязные. Дети — словно тени. Двигались еле-еле.
«Вовсе плохи…» — вспомнил он недавние свои размышления. Нет. То, что он увидел, было куда хуже, чем представлял.
В трех других юртах было не лучше.
«Как они только существуют?»
Куш-Юр достал из кармана пакетик сахарина, захваченный в дорогу, и раздал ребятам понемножечку. Больше ему нечем было их угостить. И то сколько радости появилось в ребячьих глазах.
С грехом пополам, то по-русски, то по-зырянски, Куш-Юр выяснил, отчего так бедствуют люди, неужто мало добыли? Оказалось, добыли они достаточно, хватило бы перебиться, да все забрал старшина за долги.
— Совсем маленько оставил…
Оказалось, что и это «маленько» недавно старшина почти подчистую вытребовал в счет ясака.
— Как? Ему же сказано — ясак новая власть не берет! Ленин велел вам все оставлять, — объяснял Куш-Юр. — Вы с ним, со старшиной, не имейте больше дел. Сами везите, сами продавайте мир-лавке.
— Все-таки маленько не дает нам помирать. Добрый старшина.
По хмурым лицам и печальным глазам хантов председатель понял — они не очень-то ему доверяют.
До сумерек пробыл Куш-Юр в юртах и уехал с невеселыми думами.
Куря самокрутку за самокруткой, он подгонял Воронка, торопясь на стойбище Ма-Муувема.
Вспоминал свой разговор с хантами.
«Ни черта они не поняли! Вовек не дождешься, чтобы сами в мир-лавку приехали. Нам надо к ним приезжать. Раз, другой, десятый, пока не привыкнут. А что? Купцы ездили, не чурались. Учиться торговать надо! Ма-Муувем, поди, тоже не сиднем сидит. Под лежачий камень вода не течет. Прямо из Кашвожа пошлю по юртам приемщика, хотя бы одного для начала. А таким бедолагам и в долг, под расписку, можно кое-что дать. Поверили бы, что это для них не кабала… Людей надежных в приемщики подобрать нужно… Эх, жаль, раньше не додумался, а то б прямо с собой захватил разъездную мир-лавку… А Ма-Муувему хвост накручу. Скоро его юрты…»
Был поздний вечер, когда Куш-Юр подъехал к лесистому островку, хантыйскому зимовью из нескольких юрт. Кое-где меж деревьями бледно светились одинокие оконца то ли со льдинами вместо стекол, то ли с налимьей шкурой. Из труб вылетали искорки. Только в одной юрте, самой большой, старшинской, два застекленных окна светились ярче.
Перед этой юртой стояла чья-то запряженная лошадь, а возле саней то ли дрались, то ли крикливо спорили мужчина и женщина.
Он подъехал к ним под неистовый лай собачьей своры, неизменно встречающей и провожающей в хантыйском селении каждого приезжего.
— Не отдам! Не твоя пушнина! Для продажи! — плакала женщина, вцепившись в мешок.
— Долг отдайте, тогда продавайте! Вы много мне должны! — орал Ма-Муувем, вырывая мешок.
Куш-Юр почти на ходу соскочил с саней и подбежал к спорящим.
— Здравствуйте! Что у вас тут?
Старшина резко обернулся, выпустил мешок. Кляня в душе неожиданного гостя, Ма-Муувем как можно приветливее ответил:
— Ну, ну, драстуй, вуся, начальник…
А женщина изумилась, радостно вскрикнула:
— Ой ты?! — повалилась на мешок и заплакала.
— Саша?! — не меньше удивился и обрадовался Куш-Юр. — Вот так встреча! — Он положил руку ей на плечо. — Не плачь. Что у вас тут стряслось?