Варов-Гриш подмигнул Куш-Юру — мол, все потом объясню. И, словно не замечая Мишкиной грубости, сказал:
— Ради гостя, да еще такого, не поскупимся на угощение. Давайте, женщины, варите-жарьте еду, а мы рыбой займемся.
— Блинов али оладьев каких-нито испеките, якуня-макуня, — попросил Эль.
— Каких тебе блинов, оладьев! — накинулась Марья. — Из чего?
— Председатель привез. Привез ведь?
— То детишкам! — категорически заявила Марья.
— Это по какому постановлению? — поднял голос Мишка.
— А мы, детные, уговорились.
Мишка присвистнул, помрачнел.
Тогда вмешался Куш-Юр.
— Что привез вам из мир-лавки, то на всех: и на взрослых и на детишек. Конечно, как порешите…
— Ну нет! Мне положено — отдай, а свое — хошь, детишкам скорми.
— Тогда и рыбу по едокам, — взъерепенился Сенька. — Я вон сколько добыл, а отдаю в общий засол.
Мишка смерил его презрительным взглядом, Сенька сжал кулачки, словно хотел схватиться с Мишкой. Караванщик подался вперед. Ему нужна была какая-то разрядка накопившейся злости.
— Тихо! — призвал к порядку Гриш. — Постыдились бы председателя.
— Ну, якуня-макуня! — покачал головой Гажа-Эль.
Не скрыл своего осуждения и Куш-Юр.
— Первые ягодки это, — горько усмехнулся Гажа-Эль и принялся разгружать калданку.
— Не я начал, — прошипел Мишка. — Ишь, захотел рыбу по едокам. Горби спину на него! Один раз привез больше других-то. Я так думаю, председатель: кто сколько добыл, столько каждый и засаливай. Тут уж без дураков. Давай скажи свое слово, чтоб не было между нас больше раздору.
Гриш предупреждающим движением руки остановил Куш-Юра — пусть повременит, послушает и других, а тогда уж судит — и первым высказал свое мнение:
— Не выйдет так, Миш. Снасти у нас в складчину, собрали из кусков, латали вместе. И улов общий. На то парма.
— Этак-то мне нету резону. Я себя завсегда прокормлю!
Гриш был мирно настроен, и ему очень не хотелось заводить ссору, особенно сегодня, при Куш-Юре, но оставить Мишкины слова без ответа он не мог. Подумавши или сгоряча Мишка бухнул — все одно: под парму подрубается.
— Вон что ты запел-засвистел! Как маленько про харч не стало заботки да припасик на складе завелся — так сам с усам. А забыл, с чего в парму сошлись?
— Верно! Верно! — закивали головами и мужчины и бабы.
— Теперь и я скажу, — выждав немного, начал Куш-Юр. — Резон тебе тот, Михаил, что порознь вы — голытьба, а вместе — сила. Один другого подопрет, и вместе продержитесь в эту трудную пору. Давно ли вы в парме?
— Да всего две луны, — подсказал Эль.
— Ну вот, а не узнать вас — раздобрели.
— Даже при комарах… Не греши, Миш, жить можно! — подытожил Сенька.
Но Мишка был непримирим.
— Тебе-то чего не жить? Только что не пьян, а сыт, и нос в табаке!
— Зачем в табаке — я не нюхаю, — хихикнул Сенька. Мишка махнул рукой и пошел к лодке выгружать рыбу.
4
Пока мужчины возились с рыбой — потрошили да солили, женщины успели подоить коров, накормить детей и приготовить обед. Солнце уже грело вовсю, и комаров стало меньше. Обедать расположились у костра. Стол был обильным. Уха, сваренная в большом котле, нярхул из нескольких муксунов, рыбья варка, малосольная и сушеная рыба, отварная солонина из утятины, сохраненная с весны, молоко, простокваша и даже сметана. Словом, все, что имелось, выставили перед гостем. Только хлебного было совсем немного — по сухарику на рот. Из привезенной Куш-Юром муки женщины ничего не состряпали.
Куш-Юр развязал свою дорожную котомку и достал из нее четверть буханки ржаного хлеба.
— Это от меня на общий стол!
— Что ты, что ты! Ты у нас в гостях, — зашумели хозяева.
Куш-Юр разрезал хлеб на тонкие ровные ломтики и положил в самый центр стола.
— Ты бы лучше, председатель, сулею выставил, якуня-макуня. — И Гажа-Эль поскреб за ухом. Его слова встретили веселым одобрением.
— Признаться, и я соскучился, — впервые улыбнулся Мишка Караванщик.
— И я! — Сенька даже сам поразился своей смелости.
Парасся было зашикала, но рядом сидевший Эль одобрительно похлопал Сеньку по колену:
— Рыбы наловил — мужиком стал.
— А я и так мужик: трех девок и мальчишку состряпал.
— Ну, то еще как знать, может, помощники были. — Эль игриво посмотрел на Парассю, которая, казалось, впервые в жизни не знала, как ей быть, — принять сказанное за шутку или отлаяться.
— Что мелешь! — замахала на мужа руками Марья. — Не выпимши, а башка как порожняя сулея.