— Иленька, не вставай! Ой, Боже сохрани!
А волны будто насмехались, хлестали и хлестали по лодке, по беззащитному ребенку. Мальчик ревел, глотал соленую воду. Голосок его тонул в реве бури.
Внезапно ветер утих. Словно натешился своей силушкой. Хорошо бы Ильку переодеть в сухое, но не во что было. Елення только прикрыла его брезентом, чтоб не так студило.
К месту они подъехали на восходе солнца. Гриш радостно встретил жену и сына. Но мальчик был вял, ко всему безразличен.
— Спать хочет, отнеси его в юрту, — посоветовал Гриш.
Елення подняла на руки сына и испугалась: у Ильки закатились глаза. Он задыхался.
— Илечка! Иленька! Что с тобой, родненький? — тормошила она сынишку. — Ой, не уберегла я сыночка своего. Ой, беда-беда!..
К полудню голову мальчика свело набок, руки и ноги скрючило судорогой, он впал в беспамятство. Елення не находила себе места. Не выдержал и Гриш: обхватив голову, заплакал…
Вот так приключилась беда с Илькой.
Полгода его кормили с ложечки. Постепенно головка выпрямилась, возвратилась речь, а ноги и руки не действовали и стали сохнуть.
Разное говорили о хвори малыша. Одни уверяли: сглазила его та старуха, что встретилась Еленне на пристани. Другие предполагали — простыл мальчик. А дядя Петул-Вась, служивший когда-то санитаром в армии, утверждал: племянника разбил паралич.
Всех окрестных бабок и гадалок обегала Елення. Она дала обет: если сын поправится, сходить в Абалакский монастырь, что возле Тобольска, за полторы тысячи верст.
По совету Петул-Вася Ильку каждый вечер сажали в деревянное корыто с горячей водой, сдобренной муравьиным настоем, укрывали с головой покрывалом. Мальчик задыхался, ревел, но его парили и парили, приговаривали:
— Коньэр ты наш… Потерпи чуток… Потерпи…
А ласковая и говорливая бабушка Анн лечила внука еще по-своему: натирала его куском красного сукна, смоченного каким-то вонючим мутноватым зельем. У Ильки противно щемило в носу, кружилась голова. Натертое тело горело, мальчик стонал от боли.
Прошло больше года. Илька научился сидеть. А вот ползать долго еще не мог. Не было силы в ослабевших руках. Чтобы заставить сына ползать, Гриш приделал колесики игрушечному коню. Илька тронет коня, тот откатится, и мальчик поневоле ползет, догоняет игрушку.
По вечерам в избе часто собирались соседи, знакомые. Кто с мальчишкой поиграет, кто забавное расскажет. Больше других с ним возился Мишка Караванщик.
Однажды он принес большой темно-зеленый увесистый шар. С виду — стеклянный.
— Что ты, Миш! Стекло разве годится в игрушки? Разобьется шар, порежется ребятня, — забеспокоился Гриш.
Мишка хитро улыбнулся, положил шар на стол, легонько подтолкнул его. Шар упал, стукнулся о пол, чуть подскочил и покатился к сидевшему на полу Ильке.
— Это поплавок от морской сети, — объяснил Мишка. — Увесистый, а в утробе пустой. Плавает за милую душу. И не бьется. На Обской губе подобрал. С моря приливом пригнало. Заморский, поди. У тобольских богатеев этаких не встречал. У тех одни деревяшки. А этот — во! Давно берег. На память о караванной житухе.
Шар сделал свое: гоняясь за ним, Илька с каждым днем все дальше и дальше отползал от постеленной для него оленьей шкуры.
У родителей появилась надежда: авось и без докторов станет сын на ноги. Докторов не было ни в Березове, ни в Обдорске, а про более дальние места никто и не помышлял.
…На масленице с Илькой приключилась новая беда.
Весь день мимо их дома катался народ на разукрашенных оленьих упряжках, на лошадях — верхом, в кошевках и в розвальнях. Улица звенела бубенчиками, колокольчиками, оглашалась гиканьем разодетых в праздничные малицы и меховые пимы разудалых ездоков, смехом и пением нарядных девушек.
В праздник всех тянуло за ворота. В избе осталась одна старуха Анн с малышами.
Илька попросил бабушку усадить его на сундук перед окном, чтобы он мог полюбоваться на шумное, веселое катание.
Бабушка уважила внука и сама глядела в окно. Но тут в зыбке заплакал другой внучок. Она оставила Ильку одного. Мальчик сидел спокойно, смотрел и вдруг увидел мчащуюся упряжку белых оленей, обрадовался им, рванулся вперед, с силой навалился на окно. Стекло треснуло и, будто острыми клыками, впилось в его лицо.
Родители за воротами услыхали крик Ильки, кинулись в избу. А там уже в беспамятстве бабушка Анн. Насилу высвободили окровавленного мальчишку. Петул-Вась зашил раны на щеке ребенка. Мало-помалу они зажили. Но шрамы остались. Видимо, на всю жизнь.
2