И потом:
«Я очень хочу выиграть чемпионат мира в Имола, поскольку это родной город моего директора Лучиано Пеззи».
И потом:
«Да, часовой рекорд — магические слова для любого классного гонщика. И мне кажется, каждый из чемпионов должен обязательно хотя бы однажды попробовать побить этот рекорд».
Организаторы любого тура обычно против того, чтобы участники состязаний сами выступали в газетах с рассказом о событиях гонки. Поскольку, по их мнению, часть рекламной стоимости таким образом переходит на издания, которые эти материалы опубликовали. Так, организаторы «Тур Бельгии», собрав гонщиков, совершенно официально объявили, что запрещают выступать им со статьями за собственной подписью.
Но новая спортивная газета «Спорт-67» уже поместила сообщение, что Джимонди даст серию специальных статей. И объявление это прошло на первой полосе, напечатанное большими буквами.
Джимонди предупредили отдельно, что если он не подчинится решению оргкомитета, то будет дисквалифицирован. Рассуждали так: если разрешать Джимонди, то надо разрешать всем. Рик ван Лой в прошлом году попытался нарушить подобный запрет, но был наказан баснословным штрафом.
Неизвестно, станет ли Джимонди когда-нибудь столь же знаменитым журналистом, сколь прославленным гонщиком, однако в плутовстве он проявил недюжинные способности.
После серьёзного предупреждения со стороны организаторов Джимонди принялся каждый вечер после очередного этапа названивать своей любимой мамочке. И вовсе не потому, что уж так горячо её любил. Имелись причины более существенные.
История звонков началась с телеграммы, которая внезапно пришла в «Спорт-67»: «Организаторы тура запрещают моему сыну подписывать статьи для вас своим именем. Ставьте мою подпись — Анджела Джимонди». Вот почему, спасая контракт с изданием, Джимонди так регулярно звонил своей мамочке. Каждый вечер он подробно рассказывал ей полную историю дня соревнований, с тем чтобы она появилась под маминой подписью в следующем номере «Спорт-67». Итак, мамочка подписывает статьи, получает деньги, читатели счастливы, а организаторы тура не могут предъявить никаких претензий.
Джимонди знаменит ещё своей приверженностью к защитным бандажам. Он с юмором рассказывает о происхождении этой своей привычки.
«Как-то мне случайно попались два бандажа. Я с тех пор всегда надеваю их на колени, боясь повреждений. Я беру с собой большой запас, ибо бандажи со временем стираются и становятся неприлично грязными. Если у меня слетает хотя бы один бандаж, я чувствую себя голым. Вам это, может быть, и смешно, но для меня бандажи — символ благополучия, уверенности в себе, страховой полис. Больше всего я должен заботиться о своих ногах. Вообще, я человек суеверный, поэтому бандажи буду носить всю жизнь, даже после того, как, увы, закончу свою велосипедную карьеру».
Джимонди прекрасно имитирует голоса товарищей. Очень точно представляет Саблински, когда тот идёт в головке «поезда». «Поезд» начинает работать очень быстро. Саблински трудно, и он начинает на всех кричать: «Эй, вы, тише, пьяноу!».
Джимонди не особенно любит рассказывать о себе, о своей жизни, о том, как стал профессиональным гонщиком. Охотнее и очень интересно рассказывает он об отдельных случаях, подаренных ему судьбой на трудной жизненной дороге профессионального спортсмена.
«Я не помню его имени. Он был из самого хвоста „поезда“. Случай свёл нас вдвоём в разрыве между лидерами и „поездом“. И этот парень отдал мне всё, что у него было: два сэндвича и бидон с чаем. „Удачи тебе, Феличе“, — сказал он и провёл меня так, как только проводят в шестидневных гонках. С таким разгоном я быстро достал лидеров и ушёл вперёд. В полукилометре от начала подъёма я атаковал не глядя, что делается у меня за спиной. И тут меня поджидала самая неприятная штука — автомобиль итальянской прессы загородил всю узкую дорогу. Его колёса визжали на мокрых камнях, но он продолжал медленно сползать задом мне навстречу. Я оглянулся: „поезд“ настигал. Оставалось уповать бог весть на что. Я посмотрел на свои бандажи. Они были на месте. И я успокоился. Действительно, автомашина стала медленно, но всё же подниматься в гору. До заднего бампера оставалось метров двадцать, а скорость машины всё ещё была меньше моей. Останавливаться на горе — значит проигрывать с треском. За поворотом дороги наконец подъём пошёл положе, автомобиль набрал скорость и, обдав меня грязью, открыл дорогу в тот момент, когда я истошно закричал и уже мог дотронуться до него рукой!»