Зимовье тут и стояло. Тропки к зимовью, то есть к геологическому бараку, конечно, через чащу стекались, заросшие. Пять на пять - гараж! Труба буровая на фундаменте. В трубу сена пищухи натаскали, им, пищухам, все равно. Упавшая лесина, криво зарубленная, жженная с этого же боку: смола накипела, а дурачок какой-то поджигал, баловался; упала от бури, зацепила, сдвинула крышу. Щепа побурела уже. Стекла же остались целы, и только двери не было. Внутри сырость, и в нескольких местах стены белели плесенью, зияли щелями. Печка совсем прогорев-шая, но был очаг и выходное отверстие в стене - "хлебальник" - для дыма. Очаг был большой. Жег тут сторож Орлов целые лесины, не ленился таскать. "Вот только кто-то дверь снес. И кто это насвинячил?!" - с обидой думал Арканя, радуясь в то же время, что не надо строить балаган, что не придется дрогнуть ночами на морозе, не придется сезон вертеться по-собачьи клубочком под тентом, который он на всякий случай приволок. Дворец! Дверь сделать - полдня делов, вон нары на десятерых, половину разобрать на дверь, гвозди вынуть. Петли от сожженной каким-то проходимцем-туристом двери Арканя нашел в костерике, они были словно из музея, истлевшие, но в дело годились.
Арканя натаскал сушняка, разжег его на очаге, набил им печку полняком и на четвереньках выполз из-под дыма на улицу - дым валил из всех щелей. Пусть сохнет, а он побежал за мешками.
Дымка встретилась на дороге. Потом за кустами мелькнул и Верный. Они пришли к Аркане на службу. Другого человека, получше, они не нашли, сколько ни искали.
Мешки Арканя потащил сразу оба, чтобы зараз отпотеть, устроиться и вступить во владение. Где-то недалеко вроде бы взлаяла собака. Аркане было тяжело, отдыхал он через каждый километр и думал при этом: на кого же лают собачки?
Лес был разноцветный, прохладный по-осеннему и по-осеннему солнечный. В заводях ручья было набито листьев и хвои. Плавились маленькие ленки, гонявшие в ручье харьюзков. Рябчики встречались и на том пути, и на обратном тоже встретились. Прошумел где-то глухарь. Хлоп-хлоп крыльями, хлоп-хлоп. Было два следа изюбровых на мокрой тропе, по болоту виден был след сохатого. Но это все, конечно, не занимало Арканю, беспокоил его собачий лай.
Верный тоже через время голос подал, толстый голос, грубый, отрывистый. Хоть голос хороший, и то ладно, на такой километра за четыре зимой идти можно. Дымка лаяла заливисто, страдательно.
В барак Арканя притащился затемно, ноги после городского безделья дрожали, пиджак промок по всей спине. С темнотой наступил сильный холод, от травы встал пар. В бараке пахло грибами, было сыро еще, и ночевать в нем Арканя не решился, стал ладить костерик. Устроивши ночлег и навалив дров в очаг, чтобы и ночью барак сушился, Арканя попил чаю у костра, покурил хорошо да так и заснул от усталости первого дня сидя. Время от времени он просыпался, взбадривал костерик, смотрел на малознакомых собак, на индевеющую под луной тайгу и снова засыпал.
Много таких Арканей дремало сейчас у костериков на просторах остекленевшей тайги Саян, Бурятии, Якутии, Эвенкии, Иркутской, Хабаровской областей, Красноярского края. Остывало, простуживалось, дышало дымом чужих зимовий. Все эти сезонники-любители имеют общую черту - удивительную приспособляемость, способность переносить наравне с четвероногими все трудности таежного доисторического быта, способность мерзнуть и голодать, способность бежать весь день и не помереть, лежать под снегом сутки, способность слышать и видеть как зверь и обмануть зверя как человек. Они плохо оснащены сравнительно с профессиональными штатными охотниками (хотя штатные тоже наполовину неотличимы от любителя), не имеют своей, за долгие годы оборудованной тайги (у настоящих профессионалов тайга оборудована и превращена почти в цех, в огород) и уж, разумеется, не имеют никаких гарантий. Оттого и пушнина идет налево, и происходят с ней всяческие чудеса. Говорят, и есть тому свидетели, что на хабаровской барахолке, в воскресенье, среди белого зимнего дня, нормальный мужик продавал шкурку зайца-беляка за десять рублей! И, говорят, шкурку эту купили на шапку. Казенная цена беляка - рубль. Только хабаровчане утверждают, что неправда, что продавали этого злосчастного белячонку на иркутской барахолке.
Скоро, скоро закипит тайга...
Арканя не самый худой человек на сибирских просторах, хоть, разумеется, далеко и не лучший. И у него имеется надежное местечко, куда он пушнину понесет. А рублей на триста-четыреста, для отвода глаз, сдаст в контору промхоза: надо выпить-закусить, надо оставить после себя квитанции. Сдаст всю белку да несколько соболишек - вот неудача, всего и добыл для вас, товарищи!
4
Солнце вставало не по-городскому, медленно.
Арканя дрожал спросонья от сырого, мозглого холода. Быстро раскочегарил костерик, размялся, пробежав по стеклянной траве за водой, с ледяными пленочками принес котелок, протянул руки к огню и удивительно быстро и радостно очнулся, огляделся и повеселел.
Повставали и собаки, смотрели, ждали харчевку. За спиной зияла теплая дыра барака, свистели синицы на кедре над головой, на вершинах деревьев на восточном склоне Фартового ручья, о котором Арканя мечтал на перекурах и пересменках за домино, лежала, прожигая и плавя под собою землю, большая больше сопки - половинка солнца.
Арканя перекусил, покормил хлебом собак и взялся ладить дверь, отвалив доски от нар. Барак он опять затопил, пол побрызгал, подмел. Траву, пролежавшую на нарах неизвестно сколько лет, вытащил и сжег вместе с нашедшимися тут гнилыми портянками и дырявыми носками. Под травой оказались журналы и газеты, он отложил их до лучших времен. У родника нашел вкопанную косо - в склон трубу, из которой бежала вода особого вкуса. Воду эту Арканя, полагая, что она полезная, и стал пить.
В обед он прорубил в новой двери пазы для шипов-поперечин, и осталось только насадить дверь, когда раздался недалеко совсем звонкий, с заливавшимися на высоких нотах визгливыми концами голос Дымки. Сердце у Аркани заходило, как рыба на крючке.
Дымка лаяла на белку, конечно, а не на соболя. Верный ходил вокруг дурачком, время от времени взлаивал, смотрел на дело со стороны. Арканя, похваливая собаку, выстрелил. Верный, чему Арканя очень обрадовался, не испугался выстрела, а, наоборот, озлобился и кинулся к медленно падавшей сквозь ветви белке. Он даже закусить ее хотел, но Дымка взвизгнула и удари-ла его по загривку верхними клыками. Верный отпрянул, не заворчал, присел и, как показалось Аркане, сразу все понял в охоте. В повадке Дымки видна была собака характерная. Быстро обрезав лапки, сдернув с белки носочек шкурки,- краснохвостка, отметил про себя, выходная,- разрубил на валежине теплую тушку ножом, кинул задок Дымке, передок Верному. Цепной пес схамал на лету, а Дымка для приличия подержала в зубах, вывалила в траву, отошла.
Дымка была охотничьей собакой, и белок ей всегда варили, из уважения.