Через год и четыре месяца после свадьбы у супругов родился первенец. Луи-Даниэль появился на свет 20 мая 1798 г. Он прожил всего тридцать три дня13.
Оноре родился ровно через год после Луи-Даниэля, 20 мая 1799 г. Отец не придал значения тому, что многие сочли бы дурным предзнаменованием, и назвал сына в честь святого Оноре, на чей день пришлось рождение мальчика. Затем, словно желая подчеркнуть, что он не заражен религиозными предрассудками, он отказался крестить сына.
Позже первая любовница Бальзака, желая сделать ему комплимент, говорила, что он «орел, высиженный гусыней»14. Бальзак с ней согласился. В подтверждение он мог бы заметить, что через несколько часов после рождения его перевезли в дом кормилицы. Печальный пример поэтической несправедливости: его отправили в дом человека, торговавшего птицей.
Сестра Бальзака, Лора, весьма типично для себя объясняет такой поступок родителей в краткой биографии брата, которую она издала после его смерти: «Матушка потеряла первенца, так как хотела кормить его сама. Когда на свет появился малыш Оноре, ему подобрали опрятную кормилицу, жившую на окраине города в славном, светлом домике, окруженном садом». В свидетельстве о смерти Луи-Даниэля действительно записано, что мать кормила его сама. Хотя умер ребенок все-таки не дома, а у птичницы на соседней улице15.
Видимо, г-жа Бальзак подчинилась влиянию мужа, который убеждал ее растить первенца в соответствии с наставлениями, изложенными в «Эмиле» Руссо. В свидетельстве о рождении Оноре имеется запись N.P.E. – nourri par étrangère, то есть «вскормлен не дома». Запись доказывает, что г-жа Бальзак не стала повторять опыт со вторым ребенком. К несчастью для Оноре, смерть брата была не единственной причиной своеобразного отношения к нему матери, которое он позже расценил как отказ от себя. В 1799 г. общественная жизнь оживала после долгих лет революции, и молодая мать Оноре поспешила воспользоваться удобным случаем. Как указывает Бальзак, более откровенно, чем многие его биографы, и все же с ноткой горечи, «женщины сражались из-за героев империи, и девяносто девять процентов матерей отдавали младенцев кормилицам»16. В письмах он также намекает на то, что Луи-Даниэль имеет какое-то отношение к его судьбе: «Мать возненавидела меня еще до того, как я родился…»17
Для отца Бальзака кормилица стала разумным компромиссом: крестьяне ведут более здоровую жизнь, чем так называемые «цивилизованные люди»; воздух на окраине города чище, чем в центре, и вообще в кормилице нет ничего дурного. Самого Бернара Франсуа в детстве подкладывали к козе, у которой он пил молоко. Как ехидно предполагает анонимный биограф18, именно поэтому позже он вел себя как козел. Козье молоко Бернар Франсуа считал одной из составляющих своего железного здоровья: разве младенца Зевса не вскормила коза по имени Амалфея?
Ранние годы Бальзака сопровождаются не таким большим количеством мифов, отчасти потому, что в его вымышленном мире достаточно кормилиц, которые встречаются в любых положениях и событиях. Еще больше затемняют суть дела «реалистические» приемы Бальзака: истории, которые на первый взгляд кажутся «истинной правдой», оказываются выдумкой, зато события, окруженные ореолом нереальности, происходили на самом деле, хотя позже и были слегка видоизменены. Впрочем, сейчас можно развенчать одну легенду, которую упорно повторяли многие биографы. Считалось, что первые годы жизни Оноре провел в доме жандарма. В письме будущей жене он утверждал, что его отдали кормилице, chez un gendarme19. Как то часто бывает с Бальзаком, самая утешительная версия – будущий смутьян, выросший в доме опоры общества, – оказалась ложной. Бальзак обозвал «жандармом» саму кормилицу, употребив это слово в его разговорном значении: грозная, вздорная женщина20.
Возможно, сварливая кормилица, «жандарм в юбке» – одно из тех мифических чудовищ, которыми Бальзак населил свое детство. Ему нравилось считать себя одиноким, любящим героем, брошенным в суровый, но увлекательный мир. Несмотря на это, при беспристрастном анализе искажение переносится и на скучную реальность. Насильственное отторжение Оноре от родительского гнезда оказалось не просто медицинской предосторожностью. Он продолжал жить у кормилицы и после отлучения от груди. Первые годы жизни он провел на другом берегу реки, в деревне Сен-Сир. К родителям он вернулся в четыре года.