Лук в руке его могучий,
В нем алмаз-стрела есть мудрость,
Овладеть он хочет миром,
Гибель царству моему.
С ним равняться не могу я,
Люди все в него поверят,
На пути его спасенья
Все прибежище найдут.
Будет пуст мой край богатый,
Но, пока закон нарушен,
Человеку нет защиты,
Око мудрости — не зрит.
И пока еще я силен,
Цель его я опрокину,
Я его стропила рину,
Он придет, а дом — пустой».
Взяв свой лук с пятью стрелами,—
С свитой женской и мужскою,—
Он пошел в ту рощу мира,
Чтоб лишить покоя плоть.
Видя, как спокойный Муни
Приготовился безгласно
Пересечь пустыню Моря,
Это Море трех миров,—
Лук он взял рукою левой
И, стрелу качнувши правой,
К Бодгисаттве обращаясь,
Молвил: «Кшатрия! Восстань!
Испугаться будет впору,
Смерть твоя в засаде близкой,
Воплощай свою молельность,
Свой же замысел оставь.
Не ищи освобожденья
Для других, будь милосердным,
Миротворь,— награду примешь,
Путь свершив свой, в Небесах.
Это — торная дорога,
Победители ходили,
Люди знатные, и Риши,
И цари — дорогой той.
Если ж ты сейчас не встанешь,
Осмотрительно подумай,
Свой обет отбрось, не жаждай,
Чтобы взвизгнула стрела.
Помнишь, Аида, внук Сомы,
Чуть стрела его коснулась,
Словно в вихре, сумасшедший,
Тотчас разум потерял.
Помнишь, Вимала, подвижник,
Чуть свистящую услышал,—
Потемнел в своей природе,
Изменился сам в себе.
Что же можешь ты, последыш?
Что ты можешь, запоздалый?
Как стрелы моей избегнешь?
Встань немедля! Прочь скорей!
Гнойный яд в стреле проворной,
Где ударит,— строит козни.
Вот, я целю! Что ж, еще ли
Будешь в лик беды глядеть?
Не боишься? Не трепещешь
Ты стрелы, несущей гибель?»
Так хотел, угрозой, Мара
Бодгисаттву устрашить.
Но меж тем у Бодгисаттвы
Сердце двигнутым не стало,
В сердце не было сомненья,
Страх над ним не тяготел.
И стрела, скользнув, мелькнула,
Впереди ж стояли девы,
Но не видел Бодгисаттва
Ни стрелы, ни этих трех.
Мара был смущен сомненьем
И воскликнул с бормотаньем:
«Дева снежных гор стреляла,
Магесвара ранен был,
Изменить был должен дух свой,
Бодгисаттва ж неподвижен,
На стрелу не смотрит даже,
Ни на трех небесных дев.
Хоть бы искра пробудилась
В нем любовного хотенья!
Нужно воинство собрать мне,
Силой страшной утеснить».
Только Мара так подумал,
Вот уж воинство явилось,
Так внезапно сгромоздилось,
Каждый в облике своем.
И одни держали копья,
У других мечи сверкали,
А иные, вырвав древо,
Помавали тем стволом.
У иных сверкали искры
От алмазных тяжких палиц,
У других иное было,
Лязг доспехов всех родов.
Голова одних свиная,
У других как будто рыбья,
Те — коням подобны быстрым,
Те — подобные ослам.
Лик иных был лик змеиный,
Лик быка, и облик тигра,
И подобные дракону,
Львиноглавые скоты.
На одном, иные, теле
Много шей и глав носили,
Глаз один на лицах многих,
Лик один, но много глаз.
С крутобрюхими телами,
А другие точно складка,
Весь живот как провалился,
Ноги тонкие одни.
У иных узлом колени,
Ляжки жирные раздулись,
У иных не ногти — когти,
Закорючены крючком.
Безголовые там были,
Те безгруды, те безлики,
Две ноги, а тел не мало,
Лики пепельней золы.
Грубы вздувшиеся лица,
Так разлезлись, что взирают
Не туда-сюда, а всюду,
Смотрит выпученный глаз.
Рядом с ликом цвета пепла
Лик звезды, всходящей утром,
Те — как пар воспламененный,
Те — ушами — точно слон.
Горб у тех горе подобен,
Те и наги, и мохнаты,
В кожи, в шкуры те одеты,
Ало-белый в лицах цвет.
Те глядят в змеиной коже,
Те — как тигр — готовы прыгнуть,
Те — в бубенчиках и кольцах,
Эти с волосом как винт.
Эти — волосы по телу
Словно плащ распространили,
Те еще — сосут дыханье,
Те еще — крадут тела.
Эти с воплями танцуют,
Эти пляшут, сжавши ноги,
Эти бьют один другого,
Эти вьются колесом.
Эти скачут меж деревьев,
Эти воют, эти лают,
Те — вопят охриплым вопом,
Те пронзительно кричат.
Дрожь идет в Земле великой
От смешения злых шумов,
Окружила древо Бодхи