О пятне греха я мысль отброшу,
Длится мир, и все здесь в мире длится,—
Что ж об избавлении мечтать?
Что и говорить об устраненьи
Самого себя, раз ложь есть правда?
Ежели не «Я» свершает дело,
Кто же, вправду, говорит о «Я»?
Но коли не «Я» свершает правду,
Нет здесь «Я», свершающего дело,—
Ежели ж отсутствуют здесь оба,
Правда в том, что вовсе нет здесь «Я».
Нет того, кто делает и знает,
Нет Владыки,— несмотря на это,
Вечно длится смерть здесь и рожденье,
Каждый день есть утро, есть и ночь.
Слушайте ж теперь меня и слышьте:
Шесть есть чувств и шесть предметов чувства,
Слитые взаимно в шестеричность,
Шестеричность знанья создают.
Чувства и предметы чувства, с знаньем
Единясь, родят прикосновенья.
Меж собой они переплетаясь,
Сеть воспоминания родят.
Как стекло и трут чрез силу Солнца
Возжигают огненное пламя,
Так, чрез чувства и предмет, есть знанье,
А чрез знанье есть Владыка сам;
Стебель есть из семени стремленье,
Семя есть не то же, что есть стебель,
Не одно и все же не другое:
Вот, в рожденьи, все, что здесь живет».
Чтимый миром проповедал правду,
Первоправду дал он в равновесьи,
Так, к царю со свитой говорил он,
Бимбисара Раджа светел был.
Все с себя былые пятна стер он,
Получил молельное он зренье,
Сотня тысяч духов с ним внимала
И бессмертный слышала Закон.
17. СВИТА
Главу склонивши, Бимбисара Раджа
Учителя просил принять в подарок
Бамбуковую рощу, Будда принял,
При этом безглагольность сохранил.
Царь, смысл поняв, склонился пред Высоким
И отбыл в свой дворец, а Чтимый миром
Пошел, великим окружен собраньем,
Чтоб отдохнуть в бамбуковом саду.
Здесь всех живущих обращал он к правде
И возжигал для всех лампаду мысли,
Установлял верховного он Браму
И жизнемудрых точно подтверждал.
А в это время Асваджит и Вашпа,
С спокойным сердцем и храня безгласность,
Вошли в тот пышный город Раджигригу,
Настало время пищи попросить.
Достоинством и мягкостью движений
Те двое были в мире несравненны,
Владыки и владычицы, их видя,
Возрадовались в ласковых сердцах.
И те, что шли, остановились молча,
Что были впереди, те подождали,
Что были позади, те поспешили,
И каждый на двоих смотрел светло.
И меж учеников неисчислимых
Один великой славой окружен был,
Он назывался в мире Шарипутра,
На тех двоих с восторгом глянул он.
Изящество движений их увидя,
В движеньях их покорственные чувства,
Достоинство размерного их шага,
Поднявши руки, он их вопросил:
«В летах вы млады, в лике же достойны,
Таких, как вы, не видывал я раньше.
Какому послушаете закону?
И кто учитель ваш, что вас учил?
И в чем ученье? Что вы изучили?
Прошу, мои сомненья разрешите».
Один из Бхикшу, радуясь вопросу,
Приветственно-охотно отвечал:
«Всеведущий рожден в семье Икшваку,
Что меж людей и меж Богов есть первый,
Единый он — великий мой учитель.
Я юн, и солнце правды лишь взошло,
Смогу ли изложить его ученье?
Глубок в нем смысл, для пониманья труден,
Но ныне, сколько скудость мне дозволит,
Его я мудрость вкратце изложу:
Все то, что есть, исходит из причины.
И жизнь и смерть разрушены быть могут,
Как действие причины. Путь же — в средстве,
Которое он четко возвестил».
И Упатишия, рожденный дважды,
Сердечно то воспринял, что услышал,
Всю мнимость чувства стер с себя, и оком
Увидевшим он восприял Закон.
Причинность достоверную он понял,
Всей мудростью не-самости проникся,
Туман несчетных' малых смут содвинул:
Отбросишь мысль о «Я» — нет больше «Я».
Коль Солнце встало — кто ночник засветит?
И стебель срежь — цвет лотоса с ним срезан,
Так стебель скорби словом Будды срезан,
Скорбь не взрастет, и Солнце шлет лучи.
Пред Бхикшу преклонился он смиренно,
Пошел домой. А Бхикшу, подаянья
Собравши, в сад бамбуковый вернулись.
Придя домой с сияющим лицом,
Являл вид необычный Шарипутра,
Мадгалиайяна, ему содружный,
Что был равно ученостью прославлен,
Его увидя, ласково сказал:
«Я замечаю, лик твой необычен,
Как будто весь твой нрав переменился,
Ты счастлив, ты владеешь вечной правдой,
Не без причины эти знаки все».