АЛЬБЕРТ ВЕНИАМИНОВИЧ ЦЕССАРСКИЙ
ЖИЗНЬ ДМИТРИЯ МЕДВЕДЕВА
Серия «Богатыри»
Московский рабочий 1969
Это было осенью тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Мы с Дмитрием Николаевичем Медведевым сидели у него в кабинете, в его московской квартире в Старопименовском переулке. Разговор зашел о брошюре, незадолго перед тем выпущенной где-то бежавшими вместе с гитлеровцами на Запад украинскими националистами. Там описывался бой бандеровцев с отрядом Медведева у реки Случь. Такой бой действительно был десять лет назад. Несомненно, писал очевидец, в книжке были подробности, которые я отлично помнил. Но только все на деле было наоборот. В действительности победили в бою мы. Бежали, как зайцы, они. И в селе Богуши, занятом нами, в одной из хат я оперировал раненого партизана Абаева, парикмахера из Баку.
— Они приступили к сочинению своей истории! — предостерегающе сказал Медведев,— Знаете, доктор, это симптоматично, как говорят у вас в медицине! Неспроста пишут!
— Стоит ли обращать внимание на это старческое словоблудие! — пренебрежительно отозвался я.— История их уже отмела. Кто им теперь поверит?! Собака лает — ветер носит...
Мы сидели, не зажигая огня, друг против друга в удобных креслах у письменного стола. За потемневшими окнами уютно шумел дождь. Мне было покойно и хорошо. И я думал, что в общем-то мы имеем право отдохнуть после всех битв и предоставить времени самому немножко поработать. Ведь мы достаточно убедительно доказали человечеству правоту наших идей, обреченность старого мира наживы и эгоизма. Теперь, пожалуй, все само пойдет, как нужно...
Медведев откинулся на спинку кресла, характерным, знакомым движением запрокинул голову. Всмотрелся поверх меня во что-то далекое-далекое, точно мы были в степи, а не в уютной московской квартире.
— Не обманывайтесь. Передышки не будет!
Я мог только удивляться тому, как он не стареет. На его нервном, сильном лице ни морщинки. Даже сидит в кресле он стройно и легко. А когда он стремительно встал, прошелся по комнате своим широким, мягким, тигриным шагом, каким водил когда-то партизан по заросшим лесным дорогам, я поймал себя на желании встать, идти следом за ним.
Он остановился передо мной.
— Я тоже так иногда думал, как вы. Когда очень уставал.— Я больше почувствовал, чем увидел, в сумерках его всегда неожиданную нежную улыбку.— И всякий раз потом раскаивался. Благодушие дорого стоило. Очень!
Он вздохнул, на короткий миг погрузившись в прошлое. В то свое неоглядное прошлое, из которого я знал лишь немногим более двух военных лет. В прошлое, к которому я даже немного ревновал его. Ибо он почти никогда ничего о себе не рассказывал. И я мог только догадываться о большой жизни и нелегком опыте.
— Нет, нет! — воскликнул он.— Этого нельзя не видеть. Они готовятся. И историю «героическую» придумывают, чтобы воспитать на ней себе смену. Расчет на короткую память у других. На забвение уроков прошлого. Мы их скоро почувствуем. Передышки не будет!
Прошло полтора года. Дмитрия Николаевича Медведева уже не было в живых. Но разговор этот я припомнил, когда однажды мне позвонили из Ровно и сообщили: убит Мажура, бывший командир кавалерийского эскадрона нашего партизанского соединения.
Обстоятельства его гибели долго оставались неясными. После войны он жил и работал на Северном Кавказе. По делам службы поехал на Ровенщину — закупить строевой лес. Решил повидать старых боевых товарищей. Заехал к одному, другому... След Мажуры потерялся по дороге в лесное село, где проживал его бывший боец. А через полгода километрах в ста от тех мест, в лесу, под кучей веток обнаружили тело Мажуры. Он был зверски убит. Раздет. Обезображен.
Следствие вначале ничего не давало. Настораживало, что в этом районе в то же время был найден парашют иностранного производства... Но постепенно клубок размотался. Некий ярый националист, сотрудничавший с гитлеровцами в период оккупации Украины, бежал и осел в Канаде, где на американские деньги содержалось тысяч двадцать таких же, как он, бандитов. Потом он был заброшен в здешние леса с диверсионной целью. От его руки и погиб на лесной дороге старый партизан Мажура...
Медведев был прав — борьба не прекращалась, передышки не было. Медведев был прав... Часто, наблюдая, как партизанский командир Медведев в трудную минуту принимает решение, или как разведчик Медведев разгадывает замыслы врага, или как писатель Медведев разбирается в запутанных житейских вопросах, я спрашивал себя: какой ценой достался ему опыт? Однажды я прямо задал Дмитрию Николаевичу этот вопрос. Он отмахнулся:
— Некогда.
О своих товарищах Дмитрий Николаевич написал. Рассказать о себе он так и не успел.
Но опыт жизни Дмитрия Медведева не должен исчезнуть. Он принадлежит нашему времени. Нашему лагерю. Он должен стать нашим оружием. Ведь передышки не будет!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В семидесятые годы прошлого века леса вплотную подступали к уездному городу Брянску. Леса эти нередко становились прибежищем для разных бродяжьих людей, которых в те поры немало шаталось по Руси. В темных чащобах рубились монашьи скиты. Сюда, под Брянск, уходили в поисках работы, а то и просто чтобы пошалить да промыслить на дорогах, беглецы из лежавшей на север печально знаменитой «мальцовщины» — края глухого, в котором неограниченно царствовал владелец стекольных заводов Мальцов. Сам владелец проживал в столицах или за границей, но его управляющие вершили суд и расправу, грабили и насиловали безнаказанно не только на заводах, но и в окрестных селах, поставлявших предприятиям рабочую силу.
Ловкий предприниматель — кулак Губонин хорошо все рассчитал, когда решил именно здесь, на границе между Брянщиной и «Мальцовщиной», у слияния Десны и Болвы, поставить рельсопрокатный завод: и Брянск недалеко, и железная дорога рядом, и дешевой рабочей силы сколько угодно.
Что им открывалось, этим бедолагам, когда они с тощими котомками, в разбитых лаптях выходили на болотистый берег Болвы?
Двухэтажный закопченный корпус завода. Вокруг серые соломенные крыши, едва поднимавшиеся над землей. Несколько господских домов — колония инженеров и высших заводских чиновников.
Когда подросток Коля Медведев убежал из отцовской лавки в Орле и пришел к Губонину, в Бежицу, на заводе уже работало семь тысяч человек. Завод изготавливал стальные рельсы, мосты и железнодорожные вагоны. Мальчика поставили в сталелитейную мастерскую поднимать тяжеленную заслонку на печи. Жил он сперва в землянке, потом в бараке, где были сплошные нары, кучи грязного тряпья и кислый смрад.
Оля Губанова родилась на «Мальцовщине» в деревне Любохны. Дальняя родственница служила прислугой в семье заводского управляющего. Так Оле повезло — восьми лет ее взяли в господский дом нянькой. Хозяин был добрым человеком — когда выяснилось, что восьмилетняя девочка не выдерживает ночного сидения у люльки, он научил ее курить, чтобы не засыпать. И Оля курила все ночи напролет. Едва только подросла, она бросилась из этого рая куда глаза глядят — в Радицу, под Брянск. Здесь где-то увидели они друг друга — Коля Медведев, уже рабочий, сталевар, и Оля Губанова. Вскоре повенчались. Была бедная свадьба, без деревенских обрядов, с унылыми рабочими песнями и частушками. Гуляли ночь в бараке. И гармонист, положив голову на гармонь, выводил пронзительно:
Возле Бежицы селенья, в кругу рек текущих вод
Просто всем на удивленье стоит бежицкий завод...
Сняли комнату. И пошли рожать детей... Тринадцать народили, да двое умерли.
Все, казалось бы, шло само собой. Коля стал уважаемым мастером Николаем Федоровичем. Мать суетилась, стирала, шила, штопала и ворчала, старела. Своими силами срубили и построили добрый, на две половины, дом, сад посадили. Росли дочери и сыновья. И мечтали родители выучить детей, вывести их из этого каторжного сословия в люди. Чтоб и не вспоминать после... Только не получилось так. Уже не могло получиться.
Перед самым рождением одиннадцатого — Мити — в Бежице произошел бунт.