Так проводила мать дни и ночи в камере. Вправо от нее сидел Францль, впившись в нее большими серыми отсутствующими глазами. А у подола она все время чувствовала Году, которая, не переставая, перебирала маленькими пальчиками. И с вечера до утра она слышала, как измученный ребенок стонал и просил тоненьким, душураздирающим голоском:
— Мамочка... Геди не хочет летать... не хочет играть в ангелы...
Но мать не могла ни повернуться, ни тронуться с места; она была в смирительной рубашке и должна была терпеть. И в безумном, диком желании смерти, она вдруг закричала:
— Будь трижды проклята та собака, которая вытащила меня из воды! Пусть Бог ее накажет... да не будет ей Царствия небесного!