Спустя двадцать, тридцать лет верила ли еще Мать Плотника, что Ее будут ублажать все роды? Она вспоминала, как, будучи беременной, отправилась в нагорную страну, в город Иудин. Она вошла в дом потерявшего речь священника Захарии и жены его Елисаветы. И взыграл младенец во чреве старой женщины, и Елисавета воскликнула: «Благословенна Ты между женами…»
Спустя двадцать, тридцать лет верила ли все еще Мария, что благословенна Она между женами? Ничего не происходило, да и что могло случиться особенного с усталым Плотником, уже не очень молодым иудеем, который только и умел, что строгать доски, размышлять над Писанием, повиноваться и молиться?
Оставался ли в живых хоть один свидетель Богоявления в ту благословенную ночь Рождества? Где те пастухи? Где волхвы-звездочеты, пришедшие откуда-то из-за Мертвого моря поклониться Младенцу? Казалось, вся история мира подчинилась тогда замыслу Всевышнего. Если кесарь Август и повелел сделать перепись по всей империи во всех покоренных землях, в том числе и в Палестине, во времена Ирода — то лишь для того, чтобы некая супружеская чета отправилась по дороге, ведущей из Назарета в Иерусалим и Вифлеем, и еще потому, что Михей изрек в свое время пророчество: «И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных: ибо из тебя произойдет Вождь, Который спасет народ Мой Израиля».
Постаревшая Мать Плотника пыталась разглядеть в глубоком мраке ангелов, которые после дня Благовещения постоянно являлись Ей. Это они в святую ночь показали пастухам путь к пещере и из глубины того же мрака, где Любовь дрожала в яслях от холода, обещали мир на земле людям доброй воли. И опять-таки ангел, явившись Иосифу во сне, велел ему взять Младенца и Матерь Его и бежать в Египет от гнева Ирода… Но с возвращением в Назарет Небо закрылось, ангелы исчезли.
Сыну Божиему нужно было время, чтобы глубоко погрузиться в человеческую плоть. Шли годы, и Матери Плотника могло бы показаться, что все это приснилось, если бы Она не пребывала постоянно с Отцом и Сыном, вновь и вновь перебирая все свершившееся в Своем сердце.
Старец Симеон
Только об одном из прошедших событий Она, наверно, старалась пореже думать. В храме были произнесены слова, которые Ей, может быть, иногда хотелось забыть. На сороковой день после рождения Мальчика они вернулись в Иерусалим, чтобы Мария могла очиститься и посвятить Господу Младенца, ибо всякий первенец мужского пола принадлежал Господу: надо было выкупить Его за пять сиклей. И вот старец по имени Симеон взял Младенца на руки и вдруг, исполнившись Духа Святого, радостно воскликнул: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром; ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовил пред лицом всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля». Но почему старец вдруг обернулся к Марии? Почему он предсказал: «И Тебе самой оружие пройдет душу…»?
И с той поры она никогда не забывала этих слов про оружие. В то мгновение оно вошло в Нее и осталось в Ней. Ибо Она хорошо знала, что поразить Ее можно только в Сыне и для Нее любое горе, как и любая радость, исходят от Него одного. Вот почему все, что было в Марии человечески слабого, радовалось, возможно, тому, что годы шли, а их скромный дом и бедная жизнь оставались безвестными. Быть может, Она думала, что для спасения мира довольно этого неведомого миру присутствия, тайного воплощения Бога — и Ей не нужно бояться иного оружия, кроме муки быть единственной на свете свидетельницей этой огромной любви.
2. Отрок среди учителей
Жизнь Марии и Сына была настолько обычной, настолько похожей на все другие, что Лука, который с гордостью отмечал во вступлении к своему рассказу, что написан он «по тщательном исследовании всего сначала», тем не менее ничего не может сообщить об отрочестве Христа, кроме одного случая, произошедшего во время паломничества в Иерусалим, когда двенадцатилетний Иисус вместе с родителями ходил на праздник Пасхи. Мария и Иосиф уже возвращались в Назарет, как вдруг Ребенок исчез. Сперва они думали, что Он идет с их соседями и знакомыми, и прошли без Него целый день. Затем их охватило беспокойство. Не найдя Его среди возвращавшихся, они в безумной тревоге вернулись назад и три дня блуждали по Иерусалиму, потеряв всякую надежду.
Когда же, наконец, родители нашли Его в Храме сидящим среди учителей, которые удивлялись Его речам, они и не подумали разделить их восторги, — напротив, Мать впервые, быть может, упрекнула Его: «Чадо, что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великой скорбью искали Тебя».
И впервые Иешуа ответил не так, как ответил бы любой другой ребенок, отнюдь не тоном послушного ученика. Без дерзости, но так, будто Он не имел возраста, был вне всякого возраста, Он в свою очередь спросил их: «Зачем было вам искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?»
Они знали это и не знали… Свидетельство Луки определенно: родители «не поняли сказанных Им слов». Мария была похожа на всех матерей, поглощена заботами и тревогами — а какой матери легко проникнуть в тайну призвания сына? Какую мать не ставит однажды в тупик повзрослевшее дитя, которое знает, чего хочет? Но избранница, какой была Она, знавшая эту тайну с самого начала, слагала в сердце Своем то, чего бедная женщина не понимала. И все же речь Ребенка могла показаться Ей жестокой. Говорил ли Ей Ее Иешуа когда-нибудь ласковые слова, кроме тех последних, что Она услышала с высоты креста?
Лука утверждает, что Иисус слушался родителей, но ни слова не говорит о том, что когда-нибудь Он бывал с ними ласков. В каждом обращении Христа к Матери, о котором сообщают евангелисты (кроме самого последнего), неуклонно проявляется Его независимость по отношению к Ней: как если б Он лишь воспользовался Ею для Своего воплощения. Он вышел из этой плоти, и словно не было больше ничего общего между Ними. Тем, кто как-то сказал Ему: «Вот Матерь Твоя и братья Твои стоят снаружи, желая говорить с Тобою…» — Он ответил: «Кто Матерь Моя? и кто братья Мои?» Затем обвел взглядом сидящих вокруг и сказал: «Вот Матерь Моя и братья Мои; ибо кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь…»
Ясно, по крайней мере, одно: двенадцатилетний Мальчик уже разговаривает с Ней твердо, словно хочет установить дистанцию, ведет себя с Ней тут как чужой. Мария знает, что так и должно быть. К тому же любой матери достаточно пожатия руки или одного взгляда, чтобы почувствовать себя любимой. Она каждое мгновение обретала Сына в Себе: Она не могла потерять Его, поскольку не расставалась с Ним в Своем сердце. У Христа впереди вечность, чтобы прославить Свою Мать по плоти. Возможно, здесь, на земле, Он иногда обращался с Ней так, как и теперь поступает со Своими невестами-монахинями, от которых хочет святости: им тоже знакома видимая оставленность и покинутость, но за монастырской решеткой, в келье или в гуще мира они хранят внутреннюю уверенность в том, что избраны и любимы.
Двенадцатилетний Иисус, который возрастал в премудрости, летах и в благодати и о котором Мария, возвращавшаяся из Иерусалима, думала, что Он находится среди родственников и соседей, жил в гуще людей — ремесленников, подобных Ему, пахарей, виноградарей, рыбаков с озера. Эти люди толковали о семенах и овцах, о сетях, лодках и рыбе, следили за закатом солнца, чтобы предугадать ветер или дождь.
Уже с той поры Он знает, что будет понятен простым людям, если станет говорить с ними словами, обозначающими вещи, которыми они каждый день пользуются, говорить о том, что они собирают, сеют и жнут в поте лица своего. А все то, что выходит за пределы обихода, может быть понято бедными людьми лишь через сравнение со знакомым, по аналогии: вода из колодца, вино, горчичное зерно, смоковница, овца, закваска, мера муки, — и этого достаточно, чтобы самые простые люди поняли Истину.
Иисус-юноша
Двенадцатилетний иудей считается уже вышедшим из детского возраста. Иисус, удивлявший учителей, в глазах назарян, должно быть, выглядел очень набожным мальчиком, хорошо знающим Тору. Но между этим происшествием, случившимся во время посещения Иерусалима, и Его вступлением на широкое поприще служения людям проходят наиболее загадочные восемнадцать лет. Ребенка Иисуса можно представить, ибо детство бывает столь чистым… Но Иисус-юноша? Иисус-мужчина? Как проникнуть в эту тайну?