У мамы были основания для тревоги. Родители моих соседок считали, что в общежитии «не следует держать девочку, которая лежала в психиатрической клинике и прижигала себя сигаретами». (Я рассказала об этом только своей соседке.) Не знаю, действительно ли я представляла угрозу или нет.
Затем я перешла к серьезным действиям. «У меня хорошие и плохие новости. В основном, я бы сказала, плохие, – писала я доктору О’Брайену. – Впервые в жизни я осознанно попыталась покончить с собой. Дважды! И оба раза неудачно. Представляете мой шок? В первый раз я выпила весь флакон торазина, но только отключилась на полтора дня. Во второй раз я сняла комнату в мотеле, выпила две бутылки дешевого алкоголя и упаковку дарвона. Увы, меня откачали. Наверное, попутно я позвонила доктору Проктору, который сообщил все моей маме. Она приехала за мной. Разумеется, она перепсиховала».
Единственное, что я помню об этих суицидах, – как я лежу в постели, могу думать, но не могу пошевелиться, и мне очень плохо. Этой травмы было достаточно, чтобы удерживать себя от новых попыток.
Сейчас, когда я пишу об этом, мне сложно поверить, что я действительно пыталась покончить с собой. Должно быть, я вела себя гораздо противоречивее, чем кажется в письмах доктору О’Брайену. Я утратила себя, потеряла свое духовное «я». Нарушила обет выбраться из ада. Неужели я не понимала, что суицид не может быть волей Божьей? Скорее всего, боль была настолько огромной, что мысли о других, включая семью и Бога, попросту растворились в моем безумном сознании.
Плохой пример
У мамы были веские причины для тревоги. После моей попытки самоубийства к нам приехала полиция, и детектив разъяснил, что суицид – уголовное преступление и меня могут посадить. Я была вне себя и в истерике кричала младшему брату, что не хочу в тюрьму. Не лучший пример для подражания.
Чуть позже, когда я объясняла Джону О’Брайену произошедшее, мой ход мыслей изменился. «Конечно, рано или поздно я попаду в тюрьму, потому что шансы, что я сделаю это снова, миллион к одному, – писала я, демонстрируя ужасные познания в статистике. – Как бы сильно я ни старалась, как бы много ни молилась, сколько бы ни убеждала себя, я все равно не справлюсь. Сейчас я держу себя в руках, но знаю, что не смогу контролировать себя постоянно. На все воля Божья. Есть ли лучшее место для социальной работы, чем тюрьма? Мне дается прекрасная возможность помочь многим запутавшимся женщинам. Я намерена быть самой доброй, понимающей и законопослушной заключенной. Возможно, своим примером я помогу кому-нибудь вернуться на правильный путь. И я рада, что все так сложилось, жаль только, моя семья будет разочарована».
Я написала доктору О’Брайену, что во всей этой ситуации есть и хорошая сторона – я больше не испытываю непреодолимого желания покончить с собой. «На самом деле мне и раньше не хотелось умирать, но я чувствовала, что должна, – писала я. – Теперь я думаю иначе».
Меня подавляла мысль о том, что я способна только ранить своих близких и причинять им боль. «Я хочу помогать другим, но ни разу никому не помогла, – писала я. – Я так устала от собственной суеты. Слава богу, мои коллеги и друзья считают меня счастливым человеком». Я по-прежнему успешно скрывала свою внутреннюю реальность. «Забавно представлять их реакцию, когда они узнают правду, – продолжала я в письме. – Худшее, что я сделала, – стала плохим примером для Майка и Билла (моих младших братьев). Мне всегда нравилось гордиться своими братьями и сестрой. Ставить их на пьедестал было моим постоянным развлечением. Разумеется, никто не гордится мною, потому что свой пьедестал я разрубила на куски и сожгла дотла. Старшие братья и сестра – это учителя, а я не могу научить младших ничему, кроме жестокости, ведь я постоянно причиняю всем боль. Я всерьез обдумываю переезд в какой-нибудь крупный город, чтобы жить одной. Там я не смогу навредить своей семье и никого не буду ранить… Лучше всего меня вообще оставить на необитаемом острове».
Наконец-то я себя контролирую
После попытки суицида мне пришлось выехать из дома христианской ассоциации. Я сняла крошечную грязную квартиру на Сауз-Денвер-авеню в злачном районе. Я была всем довольна, но родители пришли в ужас. Мама рыдала, а папа предложил деньги на квартиру «получше в хорошем районе». Я отказалась. «Как вы можете догадаться, – писала я доктору О’Брайену, – родители практически отреклись от меня. Ведут себя так, словно я вышла замуж за бомжа и скатилась на самое дно».