Потом Ленин рассказал о случае на Украине, в Донбассе. Возникли трения между «Кимкой» — комиссией по использованию мелких копей — и между ЦККП — Центральным правлением каменноугольной промышленности. Кремлевский ЦК решил «не убирать руководящих кругов» Донбасса, а если будут трения, то затребовать все факты, чтобы их расследовали в Москве. «Украина — независимая республика, это очень хорошо, но в партийном отношении она иногда берет — как бы повежливее выразиться? — обход… Кончилось тем, что на Украине был партийный съезд… Видимо, там была интрига и всяческая каша, и Истпарт не разберется даже и через 10 лет, если этим займется. Но получилось фактически, что, вопреки единогласным директивам ЦК, эта группа» донецких руководителей «оказалась смененной другой группой…»
Мораль притчи о консервах была: побольше инициативы. Мораль басни об угле: поменьше инициативы.
Выхода из этой дилеммы, как признавался Ленин, не было, потому что правительственная партия была одна и никто не мог помешать члену ее жаловаться в Политбюро или обращаться в Политбюро с мельчайшими вопросами.
На самом деле, Политбюро во время болезни Ленина намеренно игнорировало или отменяло решения Совнаркома. Все больше и больше вопросов переходило в ведение Политбюро. Впоследствии это облегчило монополизацию власти одним из членов Политбюро — И. В. Сталиным.
Чтобы предотвратить полную утрату полномочий правительством, Ленин предложил съезду, чтобы все вопросы. в первую очередь поступали в Совнарком, где заместители Ленина, Рыков и Цюрупа, постараются «подтянуть» работу наркоматов. Впрочем, Ленин тут же обмолвкой намекнул, что дело не выйдет: «У нас 18 наркоматов, из них не менее 15-ти — никуда не годны». Раз 15 наркоматов никуда не годны, решения за них придется принимать Политбюро. Но, может быть, именно гегемония Политбюро была одною из причин негодности наркоматов? Над этой дилеммой Ленин не задумывался, хотя и сказал в заключение: «Надо сознать и не бояться сознать, что ответственные коммунисты в 99 случаях из 100 не на то приставлены, к чему они сейчас пригодны, не умеют вести свое дело и должны сейчас учиться. Если это будет признано, и раз есть у нас достаточная к этому возможность, — а, судя по общему международному положению, у нас хватит времени на то, чтобы успеть выучиться, — это надо сделать во что бы то ни стало».
Бурные аплодисменты.
Председатель объявляет заседание закрытым и назначает новое на 6 часов вечера.
Тех, кто знакомы с протоколами партийных съездов в дни Сталина и Хрущева, не может не удивить резкая критика, которой делегаты XI съезда подвергли доклад Ленина. Выступающим в прениях по регламенту предоставлялось 15 минут. Первым выступил Н. А. Скрыпник, член партии с 1897 года, виднейший руководитель КП(б)У и член советского правительства Украины (ликвидированный в 1933 году и позже реабилитированный). К сожалению, сказал он съезду, Ленин в своем докладе вовсе не затронул вопроса об отношении более развитых капиталистических стран к отсталым. «А сказать необходимо… что партия остается представителем освобождения всех трудящихся масс на всем земном шаре, что она является искрой, бросаемой в пороховой погреб порабощенного Востока, всех колониальных стран. Но, проводя эту линию вне советской территории, мы эту свою работу можем выполнить только в том случае, если мы полностью будем проводить эту политику и внутри советской территории». Мимоходом брошенное замечание Ленина «Украина — независимая республика, это очень хорошо, но…» шокировало Скрыпника. Он напомнил съезду о старом лозунге «единой и неделимой России».
Тут Соломон Лозовский воскликнул с места, перебив Скрыпника: «Единая неделимая РКП».
«Благодарю за разъяснение, — ответил Скрыпник, — но мы имеем перед собою вполне определенное явление как в отношении Украины, так и других советских республик. Имеется тенденция к ликвидации той государственности рабочих и крестьян, которая добыта силою рабочих и крестьян этой страны. Вопрос о ликвидации рабоче-крестьянской государственности Украины также ставится здесь отдельными сторонниками сменовеховцев…» Скрыпник просил разъяснения от ЦК. Он видел нарождающийся конфликт между русским централизмом, выдававшим себя за федерализм, и стремлением национальных меньшинств к большей автономии в своих внутренних делах, таких, например, как вопрос о Донецких копях, в которых добывался уголь, необходимый для всероссийской экономики.