Таким образом, если бы при этих обстоятельствах Троцкий выступил против Орджоникидзе и Сталина, он снабдил бы их удобным доводом против самого себя: он, бывший меньшевик, выступавший в защиту террора против меньшевистской Грузии, теперь осуждал советский террор против меньшевиков в советской Грузии. Так поступить Троцкий не мог, потому что верил в террор и боялся скомпрометировать себя, напомнив о своем меньшевистском прошлом.
Кроме того, Троцкий не был сделан из такого материала, из какого делаются верховные вожди. Он был большой человек, жертва судьбы и злобы своих товарищей, но большим человеком он был только при Ленине. Без Ленина он не мог тягаться со сталинским триумвиратом.
Все эти факторы сыграли роль в ответе Троцкого на письмо Ленина от 5 марта, в котором Ленин просил его защитить грузинское дело от Сталина в ЦК.
Троцкий подумал и отказался. Этот отказ предопределил его поражение, исключение из партии, высылку и смерть от руки убийцы.
9 марта с Лениным случился третий удар.
52. КОНЕЦ
Мозг государственного человека больше не функционировал.
Третий удар, случившийся 9 марта, встревожил тех немногих, кто о нем знал. Позвали Розанова. Он осмотрел Ленина 11 марта, отметил высокую температуру, полный паралич правых конечностей, затемненное сознание, афазию. «Тяжесть ухода усиливалась тем, что В. И. не говорил, — вспоминает Розанов, — Весь лексикон его был только несколько слов. Иногда совершенно неожиданно вырывались слова: «Ллойд-Джордж», «конференция», «невозможность» и некоторые другие. Этим своим привычным словам В. И. старался придать тот или другой смысл, помогал жестами, интонацией. Жестикуляция порой бывала очень энергичная, настойчивая, но понимали В. И. далеко не всегда, и это доставляло ему не только большие огорчения, но и вызывало порой, «особенно в первые 3–4 месяца, припадки возбуждения. В. И. гнал от себя тогда всех врачей, сестер и санитаров».
Экстренный выпуск «Правды» 12 марта сообщил населению о болезни Ленина. Правительство начало печатать ежедневные бюллетени о температуре, дыхании, пульсе и других симптомах. Выписали специалистов из-за границы: неврологов Гентшеля с сыном из Швеции, специалиста по кровообращению Освальда Бумке, невролога Адольфа фюн Штрумпфеля из Лейпцига, невролога Цонне из Гамбурга.
Бюллетень о состоянии здоровья Ленина от 22 марта подписан Гентшелем, Штрумфелем, Минковским, Ферстером, Бумке, Крамером, Кожевниковым и Семашко. В нем говорилось: «…болезнь эта, судя по течению и данным объективного исследования, принадлежит к числу тех, при которых возможно почти полное восстановление здоровья».
Температура и пульс Ленина то и дело подскакивали — от желудочных заболеваний, от легочного катара, который открылся в апреле. Миллионы людей ждали известий о пульсе Ленина, как будто он был их близким человеком. Врачи пытались впрыснуть в свои бюллетени столько оптимизма, сколько им позволяла профессиональная этика (находившаяся, в данном случае, под сильным политическим давлением). Вожди боялись народной паники.
К маю снег в Москве сошел, и дороги стали проезжими. 12 мая Ленина вынесли из его кремлевской квартиры в ожидавшую внизу больничную карету. Секретарши, прячась от него, смотрели в окно. Ленина увозили в «правительственный дом отдыха» в Горках.
Здесь он неожиданно стал поправляться. Санитар возил его в коляске по тенистым аллеям парка. Крупекая и М. И. Ульянова сопровождали больного, идя сбоку. Вскоре, с их помощью, он начал вставать и ходить. Возобновились уроки речи. «Дело, повторяю, пошло настолько хорошо, что я со спокойной совестью уехал на август месяц в отпуск», — пишет д-р Розанов.
Но Ленин стал проявлять странности: он стал отказываться от лекарств, прогнал сестер милосердия, не допускал к себе врачей. Перестал принимать даже Ферстера, к которому вообще относился хорошо, так что Ферстеру пришлось принимать участие в лечении издалека, руководствуясь только сведениями, полученными от членов семьи Ленина.
В сентябре врачи и сапожники-ортопеды изготовили для Ленина специальную обувь. Опираясь на палку, он стал ходить по комнате. Через месяц ему стало еще лучше. Крупская с безграничным терпением пыталась научить его нескольким простым словам. Он просматривал газеты и молча указывал, что ему прочесть.