Но ещё длиннее были молитвы в субботу и в праздники, не говоря уже о торжественных периодах покаяния, так называемых “Ямам Нороим”, включавших “Рош Хашана” и “Йом Капур” (Новый Год и День Искупления).
Будучи религиозным евреем, Леон благоговейно повторял ежедневно своё кредо с исповедями веры в пришествие Избавителя Мессии: “Верую полною верою в пришествие Мессии. Если Он и замедлит, я, тем не менее, буду ежедневно ожидать Его пришествия”.
Помимо ежедневных молитв, Леон был обязан чтить Бога сотнями благословений в день, произнося так называемые “Меах Берахот”.
Короткое благословение он должен был знать наизусть про запас, чтобы быть готовым к любому случаю. Для питья воды и принятия в пищу какого-нибудь фрукта, было два разных благословения.
Также и для обычных и необычных, приятных и неприятных случаев жизни, при громе и молнии, буре или аварии и т.д. были разные благословения.
Молитва считалась также заменой жертвоприношения, которого ни один еврей не мог приносить вне святилища. Поэтому вместо жертвы он говорил: “Да будет слово уст моих приемлемым для Тебя, наш Бог, будто я действительно принёс всесожжение, жертву за грех” и т.д. Это было основано на словах пророка Осии 14:3: “Возьмите с собою молитвенные слова и обратитесь к Господу; говорите Ему: ‘отними всякое беззаконие и прими во благо, и мы принесём жертву уст наших”.
Леон Исаак относился очень серьёзно к ежедневным молитвам, в которых подчёркивал исповедание грехов и злых наклонностей (Йецер ха-Рах), бия себя в грудь и выразительно произнося каждый написанный грех, хотя бы он даже никогда не совершал его. Единственным светлым пятном во всем этом религиозном упражнении и повторении молитв были места Писания, которые говорили о пришествии Мессии, восстановлении Иерусалима и Храма и возвращении на святую Землю.
Леон любил петь песни Сиона и повторять “Шемонэ Эсрэ” (восемнадцать благословений): “Воструби великой трубою о нашем избавлении и освобождении. Подними знамя для сбора нас из изгнания. Собери нас со всех концов земли и приведи в нашу землю; возврати в город, город Иерусалим, для жизни нас в нём, как Ты обещал. Отстрой его в наши дни, как вечное строение, и утверди престол Давида, раба Твоего. Ускорь расцвет потомка Давида, Раба Твоего, и да будет рог Его возвышен Твоим спасением, потому что мы взываем к Твоему спасению весь день и надеемся на избавление”.
Однако все эти религиозные обряды и молитвы не приносили Леону удовлетворения. Большинство из них вызывали сожаление, покаяние, плач над разрушением Святилища и удалением из него “Шекина-Славы” из-за грехов народа. Сильное впечатление производили на Леона ночные молитвы-вопли отца: “Горе мне, потому что Храм наш опустошён и Святая Тора сожжена со Святилищем. Горе мне из-за убиения праведных мучеников, из-за того, что Его великое Имя и святые Заповеди были в поношении. Горе мне ради страданий во всех поколениях, ради поражения благочестивых отцов и матерей, пророков и праведников, тех, кто в раю.
Горе мне из-за страданий Мессии, потому что наши грехи причинили их и наши преступления отодвинули время искупления нашего. Наши беззакония удерживают от нас благо. Горе детям, которых прогнали от Отцовского стола. Хотя прошли века со времени разрушения Храма, я считаю, что это было в мои дни”.
Согласно постановления столпов древней раввинской власти относительно изучения священного Писания, Леон, как студент раввинской науки, был обязан отдавать треть своего времени на изучение “Мишны” (самого раннего раввинского комментария), одну треть на изучение “Гемары”, включая “Халаха” и “Агада” (Талмудская классика) и одну на изучение Библии. Эта литература настолько обширна и глубока, что раввины называют её “Ям ха-Талмуд” (Талмудский океан). Леон был брошен в этот бушующий океан по причине поставленной перед ним цели стать хорошо эрудированным и учёным во всех строгих правилах и ритуалах. Все эти занятия должны были вестись на подлинных языках: Библия на древнееврейском, Таргумим на арамейском, а книги Талмуда на халдейском.
Учившие Леона Талмуду были очень ревностными, старой школы, и ему было нелегко удовлетворить их амбиции, но прогресс должен быть во что бы то ни стало. Каждую субботу после обеда отец экзаменовал сына, а в его отсутствии — какой-нибудь назначенный заместитель. Леону нужно было удовлетворять все прихоти и фантазии экзаменаторов и терпеть их софистику в вопросах и испытаниях. Пронизывающее око честолюбивых учителей следило за каждой процедурой во время этих испытаний, и горе тому ученику, который на чём-нибудь споткнётся. Помимо упрёков, на него оказывался ещё более интенсивный нажим.