Le contact d'un epiderme sur un autre epiderme. Кажется, так кто-то определил секс? Вольтер или Паскаль, или кто-то еще из головокружительно циничных французов.
Она смотрела в тарелку.
Контакт одной кожи с другой? И это все, что есть?
Следующий бокал вина оказался как нельзя кстати, поскольку Саймон спокойно, без тени сомнений обвинял всех, кроме себя, в вялом развитии собственной карьеры. Он обвинял родителей — за то, что они произвели его на свет в Эвиле: «Эвил! Господи Боже!». Он обвинял бывшую жену — за то, что, будучи успешным поверенным, она совсем заморочила ему голову. Он обвинял Четвертый канал — за то, что там не смогли оценить его потенциал и дать ему подходящую работу.
Антония подумала о Патрике, который всегда винил только себя, даже если его вины не было.
Внезапно она пожалела, что напротив нее сидит не Патрик.
Она одернула себя.
«Нет, ты хочешь не этого, — сказала она себе. — Ты хочешь, чтобы это был Патрик двенадцать лет назад. Сегодняшний Патрик — адвокат и собирается жениться на Нериссе».
— Кстати, — сказал Саймон. — Я слышал, что Патрик МакМаллан вернулся в твою жизнь?
Она едва не подавилась, пытаясь прожевать стручок фасоли-флажоле.
Когда она снова смогла дышать нормально, она произнесла:
— Патрик не вернулся в мою жизнь, я не видела его и не говорила с ним более трех недель.
Саймон усмехнулся.
— Должен тебе сказать, что ты жадна до наказаний.
— Что ты имеешь в виду? — раздраженно спросила она.
Он развел руками:
— Это же очевидно! Парень помолвлен с Нериссой.
— Спасибо, я это знаю.
— Разумеется, — продолжал он. — Он всегда хотел ее, даже когда Нерисса была со мной. Так что, я догадываюсь, постоянство, наконец, вознаграждено.
Она потянулась за бокалом.
— Иной раз я вижу ее в Лондоне. Все так же великолепна, как всегда. Что он сделал, чтобы заполучить такую женщину?
— Здесь очень жарко, — сказала она. — Может, пойдем?
Он снова усмехнулся:
— Почему бы и нет?
— Я получил удовольствие от вечера, — сказал Саймон, когда они стояли у его машины в Ля Бастид.
— Прекрасно, — ответила Антония.
— Так… Решающий момент… Я могу остаться?
Она взглянула на него. Лунный свет очень шел к серьезным чертам его лица. А на мельнице должно быть холодно…
Le contact d'un epiderme sur un autre epiderme.
— Не думаю, что это удачная мысль, — сказала она.
Его губы скривились:
— В чем же дело? Забыла — как?
Она изобразила улыбку. Саймон был недалек от истины. И он это знал.
— Ладно, нет проблем, — сказал он. — Но ты не будешь возражать, если я воспользуюсь ванной комнатой перед тем, как уеду?
— Милости прошу.
Пока он был наверху, борясь со слесарными принадлежностями, Антония проверила автоответчик и была удивлена, обнаружив там сообщение.
— Антония? — говорила Кейт. — Это Кейт. Возьми трубку. Ты не можешь быть далеко. Тебе некуда идти. Возьми, пожалуйста. — Ее голос звучал взволнованно и не столь уверенно, как обычно. — Послушай, я сделала нечто экстраординарное, даже для меня. Прошу прощения, я позвонила твоему юристу и немного надавала ему по ушам. За тебя. Да, знаю, я не должна была этого делать, и я действительно прошу прощения. Хотя он был очень мил насчет этого. В любом случае извини. Боже! Как я ненавижу эти механизмы! Позвони мне! Пока!
Ох, эта Кейт!
Она взглянула на часы. Десять. В Лондоне девять. Был только слабый шанс, что он еще в Палате.
Она позвонила в справочную и получила номер Хэммондс Инн. К ее удивлению, клерк быстро соединил ее с «Мистером МакМалланом».
— Антония? — быстро спросил он. — Что случилось? С тобой все в порядке?
— О да. Послушай, извини, что отрываю тебя, но я звоню извиниться за Кейт… Кейт Уокер, мою подругу. Я понимаю, тяжело тебе с ней пришлось.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке? Она сказала, что ты больна.
— У меня все прекрасно. В самом деле. Кейт всегда преувеличивает.
— Угу… — Его голос звучал недоверчиво. — Она сказала, что мельница едва обитаема.
— Ну, это как сказать… — легко ответила она.
Он ждал от нее продолжения, и она рассказала ему о бойлере-монстре, жившем внизу, и об опыте «русской рулетки» при включении душа, когда вода могла оказаться либо кипятком, либо ледяной, либо вообще никакой.
Это заставило его смеяться.
Снова наступило молчание.
Она сказала: