Хотя, если верить официальной теории, это не более чем ироническая игра слов. «Ищите Ликарис в вине, — призывал он потомков. — Но вы не найдете ее нигде, так как ее не существует. Я создал ее».
Нет, нет, нет! Официальная версия ошибочна. Не таким человеком был Кассий, чтобы прощаясь с жизнью, придумывать иронические пустяки. Он был слишком прямым и неустрашимым для этого. Загадка была важна для него. Ликарис существовала, и Кассий любил ее всем сердцем.
Даже если бы не было других стихов, одно стихотворение, написанное им в начале их отношений, могло быть неопровержимым доказательством этого.
Антония опустила карандаш и посмотрела в темноту. В сравнении с такой любовью что значила бледная, острая зависимость, которую она питала к Майлзу?
Как она вообще могла подумать о Майлзе в такую ночь?
Ни Майлз, ни Патрик — никто из них. Особенно Патрик.
— Иди спать, — сердито сказала она, собирая бумаги в кучу. Через две недели раскопки закончатся, и каждый пойдет своим путем. Ей больше не придется наблюдать Патрика с Нериссой, которые кружатся друг перед другом, как пара красивых кошек, пока они с Майлзом разыгрывают свою жалкую пьесу на боковой сцене.
Две недели, и она никогда больше не увидит Патрика.
Две недели, и все будет позади.
Глава 8
Родовой склеп недалеко от Порта Капена. Рим, 25 июня 53 г. до Рождества Христова
В темноте Кассий различил темный силуэт Альбии на скамье маленького садика перед гробницей. Он и Фенио, его раб, двинулись навстречу ей через кипарисы. Хотя месяц был только в первой четверти, они без труда нашли дорогу. За три месяца им был знаком здесь каждый камень.
Фенио совместно с Альбией остались держать дозор, а Кассий направился к склепу, дверной проем которого выделялся слабо мерцающим прямоугольником света.
Когда он оставлял их на скамье, Альбия послала ему вдогонку странный взгляд, и он удивился, что бы это значило. Мгновение спустя он понял. Едва он достиг входа, как что-то взорвалось напротив дверного косяка на расстоянии ладони от его головы. Он едва успел уклониться, как еще один снаряд с шумом просвистел над его головой. Выпрямляясь, он смахнул с плеч осколки терракоты. В теплом ночном воздухе вокруг него разлился запах оливкового масла. Он улыбнулся. Она швырнула лампу.
— Ты лучше побереги последнюю лампу, или никогда не сможешь найти свою цель.
— Ублюдок! — раздался голос из тени. — Какое тебе дело до того, что я делаю?
— Где ты? Здесь темно.
— Какая тебе разница, где я?
— Тацита, ты о чем?
— Как будто ты не знаешь!
— Нет, я…
— Так когда же ты собираешься мне сообщить, что тебя отправляют в Галлию?
Так вот в чем дело…
— Сегодня вечером, — сказал он ровно.
— Лгун!
— Нет, я собирался сказать тебе сегодня вечером. Это правда. Я сам только вчера узнал.
Когда его глаза привыкли к темноте, он увидел ее плащ, брошенный на плиты. Сама она была в дальнем конце камеры, в отдалении от сохранившейся лампы. Она ходила, как львица в клетке. Он подумал, что она великолепна.
— Тацита, — сказал он спокойно, — ты ведь знаешь, что я должен уехать. Ты ведь знаешь.
— Нет! Не знаю, потому что ты не сказал мне! Я узнала об этом от нового мужчины Альбии. От продавца кальмаров!
Он спрятал улыбку. Он гадал, что ее так разозлило: то, что он не сказал ей о своем отъезде раньше, или то, что она услышала новость от торговца рыбой.
— Когда-нибудь это должно было случиться. Я и так продлил свое пребывание в Риме больше чем мог.
— Я чрезвычайно польщена!
— Я нужен там — я знаю местность.
— Ладно, так скажешь или нет? Ты не лучше простого крестьянина.