— Думаю, что ты выберешь место вроде этого. У тебя не хватило вкуса выбрать приличный склеп.
Он улыбнулся.
— Я такой. Крестьянские корни проявляются при любой возможности. — Он на мгновение задумался. — Если хочешь знать, я выбрал этот склеп, потому что он напоминает мне о тебе.
— Не смешно. Попробуй снова.
«Образцовая женщина, — прочел он вслух надпись на мемориальной доске, — которую боги наделили всеми добродетелями. Послушная, уравновешенная, бережливая и покладистая…»
Он почувствовал, как она подавила смешок.
«Никогда не было случая, чтобы она игнорировала желания своего мужа, или теряла терпение, или ругала его…»
— Все, достаточно!
Она повернулась к нему лицом, и его сердце подпрыгнуло: она смеялась.
— Так я прощен? — спросил он.
— Насчет этого не знаю. Давай не будем торопить события.
Он наклонил голову в знак согласия.
Они слились в поцелуе. Когда же они остановились, чтобы перевести дыхание, она дотронулась до метки — укуса на его плече.
— Больно?
— Да.
Медленно она сунула ноготь в запекшуюся кровь, чтобы разбередить рану.
— Теперь еще больней, — сказал он.
— Хорошо. Тебе это полезно.
Двумя пальцами она мягко разделила края раны и опустила голову на его плечо.
— Расслабься, — прошептала она. — Ты напряжен, как жеребец.
Она нежно подула в рану, соединила ее края и запечатала ее языком. Это было похоже на атаку маленьких, странных, острозубых ночных созданий.
— Вот, — шепнула она, — теперь часть моего духа будет в тебе навсегда.
Она прикрыла рану рукой.
— Останется красивый шрам! Растущий месяц, прямо — как мой амулет. Теперь, куда бы ты ни шел, я буду с тобой.
— Я это сделаю и без шрама.
— Прекрасные слова, поэт. Но этот шрам останется.
Нахмурившись, он изучал ее лицо.
— Что случилось? Это ведь не только из-за моего отъезда в Галлию?
Она встретились с ним глазами и внезапно сделалась совсем юной.
— Кассий, я боюсь.
— Чего?
— Не знаю. Именно поэтому я и боюсь.
— Тацита, будь умницей. Скажи мне.
Она повернулась к урне Прокулы.
— «Оппий, муж мой, — читала она дрожа, — не горюй, что я ушла раньше тебя. Я буду ждать тебя на вечном ложе…»
— Вот как? Не понимаю.
На плиту перед урной кто-то положил плитку с обычным приношением — зерно, соль и корка хлеба, намоченная в вине. Кассий наблюдал, как Тацита встала на колени и отломила кусок хлеба. Понюхав его, она сморщила нос — вино прокисло.
Все еще стоя на коленях, она взглянула на него.
— Ты на самом деле веришь, что они дадут нам вместе состариться? Как этим двоим — Прокуле и Оппию?
Он не ответил.
— Ты веришь, что, когда подойдет время, наши сыновья и дочери поместят твой и мой пепел в одну урну?
— Тацита…
— И совершат необходимые обряды, чтобы наши души остались вместе навечно?
— Да, — сказал он, — я в это верю.
— Тогда ты действительно крестьянин! — разразилась она смехом. — Говоришь, что не веришь в чудеса, а сам веришь! Глубоко внутри, в душе, ты веришь!
— Возможно.
— Как это может произойти, Кассий? Как?! Думаешь очаровать моего отца своим красноречием? Ты хочешь добиться невозможного — заставить его приветствовать низкорожденного провинциала в качестве зятя!
Он вздрогнул.
— Такое случается.
— Но не в моей семье!
Он опустился на колени рядом с ней.
— Это случится, — повторил он. — Я добьюсь, чтобы это случилось.
В склеп залетела пчела. Они слушали, как она неистово бьется в стену.
— Это хороший знак, — сказал он с легкой улыбкой. — С этим ты не поспоришь.
— Не пытайся меня развеселить.
— Прошу прощения.
Она перебирала складки своей одежды. Потом тихо сказала:
— Как ты думаешь, что я буду делать, пока тебя не будет рядом?
— Думаю, ты будешь ждать меня.
— А ты уверен, что буду?
— Уверен. Как и в том, что, когда я вернусь из Галлии, я улажу дела с твоей семьей и мы поженимся.
Она кивнула. Хотелось бы в это верить. Как и ему хотелось.
— Обещай, что будешь ждать меня, Тацита.
Она бросила на него взгляд.
— Зачем тебе мое обещание?
— Мне нужно что-нибудь, что поддержит меня при отъезде в Галлию.
— Ну хорошо, в таком случае, — сказала она сухо, — я могу понять, что за перспектива — торчать в забытой богами глуши со всеми этими варварами, одетыми в штаны! — Она дрожала, и он знал, что худшее осталось позади. — Ладно, я обещаю.