— Как это понимать?
Он пожал плечами.
— Вероятно, у тебя строгий отец. Хотя я удивлен, что в твоем возрасте ты еще не замужем. Тебе сколько — семнадцать?
— Шестнадцать. — Его слова уязвили ее. Большинство подруг уже несколько лет были замужем. Но не ее вина, если отец никак не подыщет мужчину с кровью, достаточно благородной, достойного стать супругом единственной дочери.
— А что сказать о тебе? — сладко парировала она. — Ты, пожалуй, вдвое старше меня. Вероятно, у тебя жена и несколько отпрысков в каком-нибудь милом маленьком домике около мясного рынка.
Он выглядел удивленным.
— У меня нет жены, я — солдат.
— Это я заметила.
— А ты…
— А я не солдат.
Уголок его рта приподнялся. Рот был хороший, но на улыбку это было не похоже. Нечасто он, наверное, улыбается.
Теперь процессия была далеко впереди, направляя свой путь на юг — к Порта Капена и банкам Альмо. До них долетали лишь нестройные звуки цимбал и резкое пение.
Улица Этрусков возвращалась к своему нормальному состоянию, и торговцы готовы были приступить к обычному для себя делу: поддерживать самые высокие цены в Риме: «Но это товар такого качества, госпожа, которого ты нигде больше не найдешь». Воздух провонял запахами мочи, роз и прокисшего вина. Под ногами хрустели остатки приношений: разбитых чаш с цветами дикой груши и тонких стеклянных кубков с киннамоном, купленных специально для того, чтобы быть разбитыми об стену и стать мелкой, как пудра, благоухающей пылью.
Тацита пошевелила осколки носком сандалии. В веселенький же танец завлекла Альбия бедного старого Плавта. Где же эта гадкая девчонка?
— Так что, я был прав? Ты пришла посмотреть, как сирийцы проделывают эти вещи?
— Пожалуй, да.
— И что ты об этом думаешь? Нашла то, что искала?
Она нахмурилась. Ее способность к находчивым ответам внезапно иссякла.
— Не знаю, — сказала она наконец. — Не знаю, зачем я пришла и что ожидала увидеть.
Нелепо, но она была готова расплакаться. Нечего ему ходить кругами, приставая к девушке со странными вопросами, это нечестно! Она постаралась сменить тему.
— Ты левша, — сказала она невпопад. (На пальцах здоровой руки у него были пятна от чернил.)
— Это удача для меня, что я растянул правую кисть.
— Удивляюсь, что на твоих руках есть следы от чернил. Не думала, что у солдат хватает времени писать.
— Я поэт.
— А говорил, что солдат!
— А разве я не могу быть и тем и другим?
Наконец-то она почувствовала твердую почву под ногами. Какой простор для насмешек! А против этого она никогда не могла устоять.
— Ну, конечно, можешь, — произнесла она с притворной торжественностью. — По крайней мере, можешь попытаться. Ты ведь в этом не одинок, не правда ли? В каждой толпе офицеров есть своя компания многообещающих писак. Я встречала людей вроде тебя на приемах у моего отца. Вы обладаете… назовем это «литературными устремлениями»… — Эту фразу она произнесла медленно, смакуя каждую каплю сарказма. — Мне кажется, я сумею угадать твое происхождение. — Ты — один из «Новых людей», не так ли? Твой отец был гражданином Рима, но, возможно, свежеиспеченным, из тех, кто вел дела в провинциях. Где-нибудь в нарбоннской Галлии.
Он с невозмутимым видом кивнул.
— Так я и думала. Разумеется, любящий папа купил своему сыну самое лучшее образование, какое только мог себе позволить. По разумным ценам, конечно. Хорошая местная школа, приличная, хотя и провинциальная, академия. Может быть, даже уроки греческого… недорогие.
— Совершенно верно. Мы ведь не могли позволить себе продолжительную поездку в Афины.
— Ах, правда? Какая жалость! Ты даже не представляешь, как много потерял!
— Напротив, представляю.
Это заставило ее смутиться, но, начав, надо было идти до конца. Она не забыла его замечание насчет поводка!
— Так ты решил, что, будучи в Риме, сможешь почерпнуть здесь местного колорита? Получить горстку идей для своего последующего шедевра?
— Это не было первоначальной причиной.
— А теперь стало?
Впервые он посмотрел ей прямо в лицо и выдержал паузу. Она почувствовала жаркий прилив крови к щекам.
— Да, — сказал он мягко, — как раз сейчас я действительно собираю идеи.
— Это грубо, дерзко и едва ли поэтично! — фыркнула она.
— Что тут поделаешь, я ведь солдат!
— А я думала — поэт.
— И я думал, что ты благородная госпожа. Кажется, мы оба ошибались.
В это время внезапно появился Плавт с нераскаявшейся Альбией и затопил их шквалом одышливых предисловий. Но едва старик погрузился в длиннейшее приветствие ее отцу, Тацита внезапно перестала слышать что-либо из того, что он говорил: Плавт назвал ей имя офицера, и она была слишком напугана, чтобы слышать еще что-то, кроме шума крови в ушах.