Он наполнил свой бокал и сделал долгий глоток. Вино растекалось по его венам, как ртуть. Или как — что там было у богов вместо крови? — ихор, кажется? Да, ихор. Возможно, у Ахиллеса тоже, ведь он был полубогом-получеловеком.
К его облегчению, пульс в глотке был четкий и ровный. Немного частый, но что за беда? Быстрый, энергичный, устойчивый пульс. Как поезд. Он мог бы обращаться с этим. Он мог бы обращаться со всем.
Да, определенно, пришло время поколебать ее уверенность. Он слишком долго был в Париже, и она получила кусок в зубы. Теперь надо ей напомнить, кто здесь босс.
Он уже знал, как это сделает. Вопрос только в проработке деталей.
— Где Моджи? — внезапно спросил он.
Все еще дуясь, Нисса притворилась, что не слышит.
— Ну-ка, Нисса, где она?
Он усилил хватку на ее запястье. Не настолько, чтобы причинить боль, но чтобы напомнить, что он мог бы сделать, если бы захотел.
— Откуда я знаю? Где-то здесь. Кажется, я видела ее на кухне с надутым лицом, как всегда.
Отлично! Ему понадобится помощь младшей сестры. Она сможет пройти туда, где у него не получится.
Он взглянул на Ниссу. Он все еще не чувствовал тяги к сексу, но это неважно. Главное — он должен сам для себя трахнуть Ниссу прямо на кровати Тони, чтобы доказать, что у Тони нет власти над ним.
Кроме того, секс в своем роде ритуал, не так ли? Воины совершали его перед тем, как идти на битву.
— Ты можешь расстегнуть платье, — сказал он.
— Пожалуй, нет. Я вдруг подумала, пойду помогу Саю на раскопе.
Все еще сжимая рукой ее запястье, он провел другой рукой по ее бедрам.
— Позже.
— Майлз, я не хочу. Правда. И, я уверена, ты тоже не хочешь. Ты ужасно выглядишь…
Его рука скользнула под платье и поползла вверх.
— Это не займет много времени.
— Я не хочу, — запротестовала она, затем тяжело вздохнула: — Ну ладно, давай. Только быстро.
Пятью унизительными минутами позже он отодвинулся от нее с рыданиями.
— Я не могу, не могу! — кричал он, сворачиваясь калачиком и пряча лицо в руки.
— Я тебе это говорила, — заметила Нисса. — Господи, что за кошмар! Ты выглядишь так, как будто у тебя сейчас начнется сердечный приступ.
Она оставила его, раскачивавшегося и рыдавшего на кровати, проклинающего Тони и Патрика, а более всего — себя.
В половине двенадцатого Патрик выпрямился в душной траншее, решив, что довольно этого безумия.
— Я сыт по горло этими глупостями, — сказал он Антонии несколькими минутами позже, опускаясь на корточки рядом с ней.
Она не ответила.
Она выглядела измученной, с огромными глазами и с синяками под ними.
О чем он только думал, позволяя вещам так затянуться?
— Я иду домой принять душ и закинуть вещи в сумку, потом забираю тебя у мельницы. Меня не волнует, проснулся он или нет, но мы уезжаем отсюда.
Она кивнула.
Впоследствии он часто думал об этом. О том, насколько иначе сложились бы их жизнь, если бы они сумели уехать вовремя.
…Было чуть больше двенадцати, когда он вернулся на мельницу. Жара была невыносимой, хуже, чем ему когда-либо приходилось испытывать. Земля лежала в одурелой неподвижности, оглушенная неумолимым солнцем, под оловянного цвета небом.
Во дворе не было ни души, и он сразу почувствовал, что что-то не так. Дверь кухни была приоткрыта, и он толкнул ее, чтобы войти. Он опустил свой рюкзак на плиты.
— Майлз? Антония?
Никого. Даже кота нет.
Он поднялся наверх и нашел комнату Антонии. Она была пуста, как и все остальные.
Никогда до этого он не был в ее комнате, но он узнал ее по радужной груде одежды в кресле и по путанице лент цвета драгоценных камней на комоде. Ее постель была хаосом ярких цветастых простыней. Он не хотел туда смотреть. Это было место, где она и Майлз… Нет! Даже не думай об этом.
Потом он заметил, что тумбочка у кровати сдвинута, а дверца полуоткрыта. Майлз говорил ему о записях, которые она там держит, о ее великой тайне. Тогда он находил это трогательным, поскольку это показывало ее с неожиданной стороны. Теперь же, с внезапной болью предчувствия, он увидел, что замок взломан и тумбочка пуста.
Вот дерьмо! Если Майлз завладел ее записями, для нее это равносильно тому, чтобы содрать кожу заживо.
Он нашел ее в мастерской, переворачивающей все вверх дном. Ее волосы были растрепаны, лицо — напряжено. Она выглядела как менада. В тот момент, когда она увидела его на пороге, он даже не был уверен, что она узнала его.