Виктор сам не заметил, как тоже побежал навстречу. Обнять его, прикоснуться, услышать его дыхание, его голос казалось самым важным на свете. Казалось, в мире не осталось никого, кроме них двоих, на эти бесконечные несколько секунд, пока стеклянные двери не разошлись, выпуская Юри. Пока он не обнял Виктора, едва не сбив с ног, вцепился, отчаянно, как утопающий. Только тогда Виктор снова начал слышать шум, голоса других людей, отзвуки объявлений на японском. Наверное, они перегораживали дорогу, наверное, они мешали остальным, — какое это вообще имело значение? Выпустить Юри сейчас было бы преступлением. Но тот сам отшатнулся, почти оттолкнул Виктора, сжал его плечи. — Пожалуйста, будь со мной, пока я не завершу карьеру, — попросил он. Что-то дрогнуло у Виктора внутри. Словно лопнула туго натянутая струна. “Конечно, Юри. И после — тоже. Всегда”. — Звучит как предложение руки и сердца, — пошутил он, прижимая руку Юри к губам. Юри не ответил. Смутился, обнял снова, пряча лицо. Так нежно, так привычно. Все тревоги, все беспокойство последних дней отступало, на его место приходило спокойствие. Юри был здесь, рядом, все хорошо. Только царапалась на краю сознания какая-то мысль, словно песчинка — не камушек даже, — попавшая в ботинок. Что-то было неправильно. Но что — Виктор не мог понять. Они остались ночевать в Фукуоке, Юри слишком устал. Его измотали соревнования, волнение по поводу Виктора, перелет… И, как потом оказалось, — чувство вины. Они уже легли спать, Юри долго ворочался, а потом ткнулся носом в ухо Виктору и торопливо зашептал, что ему так жаль, он так виноват… — Юри, подожди, — остановил его Виктор, приподнимаясь. — Ты о чем? — Я подвел тебя, — судя по голосу, Юри был готов расплакаться, но в темноте этого не было видно. — Плохо выступил, еле прошел в финал… Прости. Виктор вздохнул. Приложил палец к его губам, погладил по щеке. — Это все совершенно не важно. Юри вздрогнул. Как объяснить ему то, что сам понял лишь недавно — соревнованиями и медалями не исчерпывается вся жизнь? Будут другие соревнования, другие медали, другие победы и поражения. Главное, что они вместе, что все это они разделят на двоих. Любой груз кажется легче, если его нести вдвоем. — Ты отлично справился, Юри, — продолжал Виктор. — Достойно выступил, спас меня… Я так и не поблагодарил тебя за это. Спасибо. — Виктор, — Юри прижался лицом к его ладони, зажмурился — ресницы щекотно прошлись по коже, — ты не разочарован? Виктор не смог сдержать смешка — таким глупым ему показался вопрос. — Нет, Юри, напротив, я ужасно горжусь тобой. — Спасибо, — прошептал Юри. И Виктор мог поклясться, что несколько слезинок упало на его ладонь. Но он сделал вид, что не заметил этого. Когда Юри уже уснул, у Виктора зазвонил телефон. Досадливо поморщившись, Виктор отключил звук, выбрался из-под Юри, подоткнул одеяло, ушел в ванную и только тогда взял трубку. Звонил Яков. — Я выяснил, кто это сделал. Вот так, сходу, ни приветствия, ничего. Виктор хотел было напомнить про разницу во времени, а потом до него дошел смысл слов. Он оборвал зевок на половине, весь подобрался. — Кто? — Дежурная по выдаче оказалась твоей фанаткой. Бывшей, как ты понимаешь. — Не обязательно, — не согласился Виктор. Фанатская любовь — страшная штука. Фанаты могут носить тебя на руках, прощать любые промахи — пока ты соответствуешь их ожиданиям. Пока удивляешь так, как им этого хочется. Но стоит сойти с этой дороги, сделать один шаг в сторону — и они с той же любовью разорвут тебя в клочья. Или того, кто тебе дорог — если, по их мнению, он тебя не достоин. Твое собственное мнение при этом никакой роли не играет. Расчет этой конкретной фанатки Виктор вполне мог представить: она надеялась, что Виктор сорвется, укусит кого-нибудь, останется в России и у него не будет другого выбора — только вернуться на лед. Продолжить кататься. Оставить этого чертового японца наконец. Понимала ли она, что после срыва никакого возвращения быть не могло? Вряд ли. — Ее уволили, я настоял, — продолжал Яков. — Больше такого не повторится. Но, Виктор… Он замолчал. — Что? — Лучше тебе не возвращаться в Россию.