, занимают государственные посты. Где их только не было.
Своего нового знакомого Виктор привел к себе — еще гордился, что есть куда, собственная квартира казалась огромным достижением. Но секса ему в ту ночь так и не перепало. Виктор только и успел, что снять шарф — вампир толкнул его к стене, острые клыки вонзились в шею. Сознание Виктор не потерял, помнил все отчетливо, как сейчас: было больно и очень страшно. И билась еще в голове мысль про глупую смерть. Словно смерть вообще бывает другой. Никто же не говорит “умная смерть”, верно?
Сопротивляться он не мог — слабость накатила моментально, голову повело, мышцы обмякли.
Вампир не стал допивать его сразу. Отнес безвольное тело на кровать, уложил поверх покрывала, потрепал ласково по голове. Комната плясала у Виктора перед глазами, веки слипались, но он держался. Темнота манила к себе, звала: давай, поддайся, соскользни в сон, я подхвачу. Там, в темноте, ждала смерть.
Вампир включил свет — стало немного легче, — прошелся по комнате, разглядывая многочисленные кубки и медали, фотографии с соревнований.
— Ты спортсмен, что ли? — спросил он наконец.
— Ага, — ответил Виктор, еле ворочая языком. — Восходящая звезда русского фигурного катания.
Вампир выругался.
— Вообще-то, парень, — признался он, — я тебя в живых оставлять не собирался. Но я, знаешь, патриот.
Были бы силы — Виктор бы фыркнул.
Вампир присел на кровать рядом с ним, мягким прикосновением заставил повернуть голову в другую сторону — стены немедленно пустились в пляс — и снова укусил. В этот раз было не больно — от клыков расходился по телу смертельный холод. Виктор задрожал, как в ознобе, хрипло вскрикнул — ему казалось, что он превращается в лед, в тот самый, который послушно ложится под лезвия коньков фигуристов. Он сдался, закрыл глаза. “Четверной флип так и не приземлил ни разу”, — была его последняя мысль.
А потом в рот потекло что-то горячее, ароматное, желанное.
Раньше Виктор и представить не мог, что будет жадно пить чужую кровь. Это казалось противным, мерзким. Но теперь он вцепился в запястье вампира, словно утопающий, и глотал, глотал, чувствуя, как жизнь, почти потерянная, возвращается в тело. Подобие жизни. Но это он поймет позже.
Япония встретила Виктора апрельским снегопадом — стоило ли уезжать из России, спрашивается? — и плакатами с Юри на железнодорожной станции. Жители Хасецу явно гордились своим фигуристом. “Они его любят, — подумал Виктор, — а я его убил”. Остро захотелось вернуться, улететь обратно в Санкт-Петербург, забыть все как страшный сон. Юри Кацуки сгорит без следа, никто ничего не поймет, будут искать виновного и не найдут. Не нашли же того, кто обратил самого Виктора. Листовки с портретом и подписью: “Внимание, преступник!” — кажется, до сих пор висели во всех городах России. Безрезультатно. А на Виктора никто даже не подумает. Где он, и где Юри? Яков будет не в восторге, но простит, куда денется.
“А сам-то себя простишь?”
Отвечать внутреннему голосу Виктор не стал — и так все понятно.
В Ю-топии Акацуки полноватая доброжелательная женщина сообщила, что Юри еще спит. Предложила пока посетить онсен. Виктор представил, какой обжигающей для его холодного тела будет вода в горячем источнике и содрогнулся. Нет уж, лучше без этого. Может, тогда господин желает поесть?
— Спасибо, — со смешком ответил Виктор, — я не голоден.
Вообще поесть бы не помешало — для обращения ему понадобятся силы, — но явно не то, что ему могли предложить в Ю-топии. Виктор, конечно, заранее послал запрос в местный донорский пункт, но подозревал, что придется подождать, а то и съездить туда лично. Ничего, время еще есть.
Ожидая, пока проснется Юри, Виктор успел заселиться в пустующий банкетный зал, полюбоваться на выставленные на всеобщее обозрение кубки и медали, пройтись по окрестностям — но очень недалеко, погода не располагала — и даже встретить курьера из донорского пункта. Вопреки опасениям, ждать не пришлось.
— Хорошо, — сказал курьер, проверив документы Виктора и передавая ему переносной холодильник. — Здесь запас на месяц; если понадобится больше, обращайтесь, пожалуйста.
Запас на месяц? Может, они ошиблись, не посмотрели его личную норму? Не могли же они…. Как оказалось, могли. В холодильнике двумя ровными рядами лежали десять пакетов с кровью. Хорошая страна Япония, с нежностью подумал Виктор.
Заперевшись в своей комнате, он достал один из пакетов и выпил, не откладывая в долгий ящик. Раньше, до срыва в Сочи — срыва с Юри, поправил себя Виктор, — он всегда подогревал кровь. После — перестал. Теплая ли, холодная, донорская кровь была мертва, в ней не чувствовалось биения сердца. Даже не сравнить с той живительной жидкостью, которая лилась из прокушенных вен Юри. Виктор страстно желал попробовать живую кровь еще раз — и молился, чтобы этого не произошло.
Когда терпение Виктора было уже на исходе — ну разве можно столько спать?! — Юри наконец проснулся. Вышел из своей спальни, сонный и растрепанный, и замер на пороге банкетного зала. Виктор, распаковывающий от нечего делать свой багаж, обернулся, услышав его шаги.
— Доброе утро, Юри!
Юри выглядел неважно. Бледный, круги под глазами. На Виктора он смотрел так, словно сомневался, что в самом деле проснулся.
— В-виктор? — осторожно спросил он. — Что ты здесь делаешь?
“А на что это похоже?” — чуть не ответил Виктор, но сдержался.
Подошел ближе, втащил за руку в комнату, закрыл дверь.
— Есть разговор.
Рука у Юри была ледяной — плохой знак; похоже, Виктор ошибся, нет у него и пары месяцев. В любом случае тянуть он не собирался.
— Видел твое катание, — непринужденно сообщил Виктор, не отпуская его руку.
Юри вздрогнул, как от удара, начал извиняться.
— Ничего, ничего, — остановил его Виктор, — я не поэтому приехал.
Вообще-то, как раз поэтому, но…
— Дай угадаю: в последнее время ты себя неважно чувствуешь, все время холодно, вся еда безвкусная, думать можешь только обо мне.
Краска залила лицо Юри; спохватившись, Виктор понял, что последняя фраза прозвучала двусмысленно. Юри ведь не знал, что одержимость обратившим была одним из симптомов, не больше.
— В этом нет твоей вины, — быстро сказал он. — Только моя.
Вдох-выдох.
— Прости, я нечаянно тебя обратил.
Юри смотрел непонимающе.
— Я вампир, — слова дались тяжело, Виктор раньше такого не говорил. — Я тебя укусил.
Глаза у Юри расширились.
— Да?!
— Сочи, — мягко напомнил Виктор. — Мы столкнулись в туалете.
Юри помотал головой.
— Не помню, — сказал он, нахмурившись. — Я пла… расстроился, потерял сознание.
— На банкет не пошел, — подсказал Виктор.
Юри кивнул. Он явно сомневался; впрочем, какая разница.
Виктор быстро закатал рукав на левой руке, выпустил клыки, прокусил запястье и поднес к губам Юри.
— Пей.
В глазах у Юри вспыхнули красные огоньки, на мгновение стало страшно. А потом, повинуясь инстинкту, Юри почти нежно прильнул губами к запястью, сделал глоток… Мир вспыхнул, сделался ярче. Виктор к такому был не готов. Он думал, будет больно, тяжело, но не предполагал, что будет взлетать с каждым чужим глотком все выше, чувствовать, как его жизнь перетекает в Юри, становится больше, сильнее, как бьется сердце Юри — словно одно на двоих, все ускоряясь, чтобы потом замереть, рассыпавшись на тысячу осколков.
Повисла тишина.
— Что это было? — Юри смотрел на него недоверчиво, тяжело дыша.
Повинуясь порыву, Виктор наклонился к нему, поцеловал в приоткрытый рот, слизал с его губ собственную кровь.
— Обращение, — улыбнулся он, отстранившись. — Теперь ты тоже вампир.