Часть 4 чувство вины
Тренировки решили начать через неделю — когда Юри привыкнет к новому телу. Пока же они гуляли по Хасецу, Юри знакомил его с местными достопримечательностями, рассказывал про живущих здесь людей. Виктор предпочел бы поговорить о нем самом, но стоило попытаться — и Юри немедленно закрывался, схлопывал створки раковины, как испуганный моллюск, даже не переводил разговор — обрывал его. Виктор не мог понять почему. Или мог. Стал бы он сам рассказывать подробности своей биографии обратившему его вампиру? Очень вряд ли. Мысль о том, что Юри может его ненавидеть, почему-то была болезненной. Сам Юри ни разу не обвинил его, не предъявил претензий за испорченную жизнь — японская вежливость, должно быть. Но зато молчал, сбегал… Иногда в прямом смысле. Пропадал на несколько часов, и Виктор не мог найти его ни на катке, ни в балетной студии. После пятого такого исчезновения Виктор не выдержал. Припертый к стенке Юри сознался, что ходит к личному куратору. Как выяснилось, о том, что он обязан это делать, тоже было написано в памятке новообращенному. Куратор учил Юри всему, что положено знать вампиру. Виктор почувствовал себя идиотом. Хуже того — ненужным идиотом. Он в самом деле мог дать Юри своей крови и вернуться в Россию, ни о чем больше не волнуясь. Не было никакой необходимости оставаться с ним. И без того было кому позаботиться о Юри. — И как, — ревниво спросил Виктор, — узнал от него что-нибудь новое? Юри потупился. — Он научил меня обращать, — сказал он еле слышно. — И кусать не обращая. Виктор застыл. Когда учили его, все было просто: кусать нельзя, обращать нельзя, точка. Нарушишь правила — пеняй на себя. Учить этому вообще не предполагалось. Как завершать процесс обращения, Виктор знал исключительно благодаря личному опыту, как начинать — не имел ни малейшего понятия, что он сделал с Юри — даже не понял. — Твой куратор знает английский? — уточнил Виктор. Куратор знал, более того — он отказался брать деньги за обучение Виктора. — Это моя работа, — сказал он, — мне и так за нее платят. Виктор с самого начала заверил, что ему просто надо знать, чтобы случайно не вышло, что никого кусать он, разумеется, не собирается… — Почему? — удивился куратор. Оказалось, что это в России кусать нельзя никого и никогда, а в Японии — сколько угодно, главное не до смерти и без обращения. И с согласия кусаемого, конечно. — Вот, скажем, человек попросит у вас воды, — объяснял куратор, сочувственно глядя на Виктора, — вы же ему не откажете? Так и тут. Для японских вампиров было нормой зайти в гости к другу, поболтать о том о сем, сделать пару глотков его крови и пойти вместе гулять. Или постучать в незнакомый дом и попросить поесть. И сделав тысячу и одно ритуальное расшаркивание, разумеется. В Японии ко всему подходили основательно. Виктор представил, что тогда, на финале Гран-При, он мог бы не мучиться, а попросить Якова об одолжении, утолить жажду и успокоиться. И никакого срыва, никакой разрушенной жизни Юри. — Эмигрирую в Японию, — мрачно сказал Виктор, выходя от куратора. Он сильно подозревал, что на самом деле правила были одинаковыми везде. Просто в России испокон веков считали, что лучше запретить, и дело с концом. Проще же, чем обучать, объяснять, убеждать население в том, что это не опасно. Проще, чем научить пользоваться осторожно и разумно. Только почему-то это не работает. Доказательство этому — сам Виктор. А теперь еще и Юри. В тот день, когда Юри наконец-то должен был впервые выйти на лед, когда Виктор должен был начать обучать его, приехал Плисецкий. Требования его были просты и понятны: обещанная хореография и возвращение в Россию. Если начистоту, это была отличная возможность вернуться. Пожать плечами, сказать: “Прости, Юри, я обещал ему раньше”. Не то чтобы Виктор этого хотел, но он не чувствовал, что его присутствие так уж нужно Юри. Куратор оказался куда более полезным, может, федерация ему и тренера из вампиров подберет, для них в Японии, кажется, нет ничего невозможного. И тот тоже справится с обучением лучше, чем он, Виктор. От него хоть Юри не будет шарахаться как от прокаженного. Осознание того, что Юри в нем не нуждается, ранило. Виктор Никифоров никогда в своей жизни никому не навязывался — и не собирался начинать. Но когда прозвучала фраза: “Возвращаемся в Россию”, глаза у Юри расширились, он посмотрел на Виктора — и в этом взгляде был страх. Страх потерять его. Пол под ногами Виктора куда-то исчез, он падал, падал и понятия не имел, чем закончится это падение. — Хорошо, — сказал Виктор после минутного раздумья, — я решил. Завтра дам хореографию вам обоим. Столкнуть этих двоих лбами было, возможно, не лучшей идеей. Но Виктор хотел убедиться, что ему не показалось, что Юри готов бороться за него. А кроме того, он не представлял, что дело примет такой размах. Это должно было быть просто пари, а не соревнование “Горячие источники на льду”! Через пару дней, когда, стоя у бортика, Виктор наблюдал за скользящим по льду Юри, Плисецкий подошел, встал рядом. Исходящие от него волны раздражения можно было потрогать руками. Виктор усмехнулся — так привычно. В глубине души он радовался, что Юра был здесь. Не так-то просто оказалось бросить все, расстаться с теми, с кем привык тренироваться на одном катке каждый день. Виктор не признавался себе, но он скучал. По Якову, по Плисецкому, даже по Георгию, чего уж. — Ты еще обещал меня обратить, — мрачно заявил Юра. — Вранье, — даже не повернувшись к нему, отрезал Виктор. Такого он точно никак не мог пообещать. Все, кто занимался у Якова, знали, что Виктор — вампир. Принимали как должное, говорить об этом было не принято. Юра впервые нарушил это неписаное правило. — Тогда это будет мое желание. К черту возвращение; если я выиграю это пари, обрати меня. — Нет, — Виктор наконец посмотрел на него. — Этого я не сделаю, выиграй хоть тысячу раз. — Его же ты обратил, — зло выплюнул Юра, кивнув в сторону Юри. Виктор вздрогнул. — Это тебе Яков сказал? — Сам не слепой, — усмехнулся Юра. — Сложно не заметить, что из нас троих еда и вода нужны только мне. Так почему его можно было обратить, а меня нет? — Пятнадцать лет — не тот возраст, в котором приятно застрять на всю жизнь, — попытался отшутиться Виктор. После обращения вампиры переставали стареть. Отсюда рождались легенды, дескать, они живут вечно. Полная чушь. Жили вампиры дольше людей, это правда, но ненамного. Оставались молодыми, а потом в один прекрасный день рассыпались прахом. И невозможно было предсказать, когда это произойдет. Самые старые вампиры жили до ста двадцати лет после обращения. Но можно было не прожить и пятидесяти. От чего это зависит, точно неизвестно, ученые изучали вопрос, но далеко не продвинулись. Виктору особенно не нравилась теория, что это зависит от того, насколько часто ест вампир. Чем реже — тем дольше проживет. При таком раскладе Виктору не приходилось рассчитывать на долголетие. — А когда я стану старше? — не отставал Юра. — Нет. Виктор был непреклонен. — Но его… — начал было Юра возмущенно, и Виктор прижал палец к его губам. — Это вышло случайно, — негромко сказал он, — и я буду жалеть об этом всю свою жизнь. — Ты поэтому решил его тренировать? — Юра оттолкнул его руку. — Из чувства вины? Виктор не ответил. В день соревнований Виктор твердо решил: даже если Юри проиграет, если придется возвращаться в Россию, он позовет его с собой. Какая разница где тренироваться, в самом деле. Основания для сомнений у него были: если Юра нашел свою безусловную любовь, свое агапэ, и его программа обрела эмоциональную насыщенность, то Юри все еще не мог понять, что же для него эрос. Кроме очевидного варианта, Виктор мог бы посоветовать взять за основу жажду — чем не эрос? Горящее горло, желание, которое невозможно заглушить, слияние двух жизней в одну. Но, увы, Юри еще ни разу не испытывал жажды, хотя прошло уже две недели после обращения. Поэтому, когда он выходил на лед, Виктор нервничал так, как никогда не нервничал перед своими собственными выступлениями. — Пожалуйста, смотри на меня внимательно, — попросил Юри перед этим. И обнял. Впервые. Он вообще впервые прикоснулся к нему сам, по своей воле. А когда отпустил, Виктор едва не застонал от разочарования. Ему хотелось прижать Юри к себе, стоять так, обнявшись, вечность, всю жизнь, пока не придет время рассыпаться прахом. Не отпускать его никогда. Но Юри вышел на лед, зазвучала музыка, и Виктор вцепился в бортик с такой силой, что едва не сломал его. Потому что Юри танцевал, и Виктор мог поклясться, что это был танец только для него. Каждым движением Юри словно говорил: возьми меня, я весь твой, вся кровь моя и жизнь моя принадлежат только тебе. Горло продрало, в ушах зашумело, но Виктор этого не заметил. Он смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляд, как танцует созданное им чудовище. И вместе с ним смотрели все зрители. Не было больше сомнений — ни о каком возвращении в Россию не могло быть и речи, Юри победил, Юри мог бы не сделать ни одного прыжка — и все равно бы победил. Он был неопытным двухнедельным вампиром, ни разу не пробовавшим крови, и он катался так, что зрители боялись моргать, глядя на него, боялись пропустить даже доли секунды из его выступления. Стоя рядом с Юри на пьедестале, обнимая его, Виктор чувствовал себя так, словно на самом деле победил он сам. Лишь одно омрачало его радость: