Пнув от досады упавшую ветку – ни лепрекона, ни горшка она сегодня не нашла – Мег повернула домой.
Вот и овраг, от которого совсем немного до разбитого молнией дуба, а там и до поселка рукой подать. Вот только в овраге туман – густой, как овечья шерсть.
Мег заплутала, но не испугалась. Чего бояться, если от склона до склона доберешься, как раз за половину «Отче наш». Выставила вперед ладони и забормотала молитву.
Туман льнул ласковым щенком: лизал лицо, хватал за истрепанный подол рубашки. А руки по-прежнему чувствовали пустоту. Мег уже прочитала «Отче наш» и «Богородице Дево радуйся», а конца ни оврагу, ни туману не было. И тихо. Как же стало тихо.
Словно исчезли все звуки мира.
И мир исчез, оставив Мег совсем одну.
Она прочитала все известные молитвы. Но бог, наверное, не видел ее в этом тумане. Да еще за деревьями.
Тогда Мег обратилась к народу холмов. И пусть отец Колумба говорит, что они все как есть проклятые демоны, это ведь когда-то была их земля. Может, они помогут Мег. Она попросит. Очень-очень сильно!
Мелькнуло желтое пятно. Мег зажмурилась и для верности потерла глаза кулаками. Хотела перекреститься, но, поразмыслив, не стала.
С каждым шагом туман таял, будто льдинка в весенней воде. Вот и просвет между покрытыми мягким мхом стволами. Ухо различило серебристый перезвон ручья. Запах яблоневого цвета пощекотал нос.
Куда же она забрела?
Эта поляна, и дом из камня и дерева, и огромная, каких не бывает, яблоня, обнявшая ветвями стену и крышу, были Мег определенно не знакомы.
Может, она все же добралась до другого конца радуги?
Мег вприпрыжку побежала к дому. И лишь когда разглядела сидящего под яблоней мужчину, поняла, что в лепреконах старая Нэн ничегошеньки не смыслит.
Мег была первым человеческим ребенком, которого встретил Аргит. Маленькое, грязное, тщедушное существо с синими, как летнее небо, глазами. Дети племен, теперь редкие, но оттого более ценные, были другими. Они не пахли дымом и землей, не кутались в рубище, не рвали хлеб. Жадно, как оголодавшие волки.
Она заснула прямо за столом, обнимая тонкой, словно веточка, рукой, крынку с молоком. Язык, на котором говорила Мег отличался от известного Аргиту, но, насколько он смог разобрать, она поняла, куда попала. Только называла его странно и почему-то требовала горшок золота.
– Что с ней случилось? Потом?
Серафима курила, стряхивая пепел в открытое окно. Решение не соваться на проспект оказалось ошибочным, и они сорок минут тянулись по заснеженным улочкам. Как раз хватило, чтобы Аргит, ныряя периодически в словарь, рассказал историю девочки, заблудившейся в туманах.
Как Мег, получив не горшок с монетами, но вдоволь золотых украшений, пошла в лес.
И на следующий день.
И каждый последующий из многих дней, уже умытая, в платье тонкой шерсти и новых башмачках, брала золото и шла в лес. Пока однажды, поплутав между деревьев, не всхлипнула, прижимаясь к всегда сопровождающему ее Аргиту.
– Мы ехать на Эмайн Аблах. Там жить моя мама и сестра мама. Много сестра. Мег остаться.
В доме деда, владыки Мананнана Мак Лира, где Аргит родился. Где жил пока его, уже вошедшего в возраст, не отправили к отцу. В этот раз он гостил дольше обычного.
Мег провожала его улыбкой, и рука матери гладила непослушные кудри. Рыжие, будто лисий мех, стянутые его детским обручем.
– А сколько ей сейчас? Лет? – уточнила Серафима.
– Мег – ребенок.
– До сих пор?!
Она развернулась к Аргиту, надеясь прочитать на его лице: «Попалась!» Но, кажется, он не шутил. Вот тебе и страна вечной юности.
– Ладно, – пообещав себе непременно подумать об этом позже, Серафима толкнула дверь авто, – идем, там Айн заждался уже.
Глава 44
Ключ не повернулся.
Медленно, словно в руках у нее оказался хвост королевской кобры, Серафима потянула связку. Прислушалась. Захлестнувшая ее тишина мгновенно переродилась в панику. Рванув дверь, Серафима влетела в квартиру. – Айн?!
Тихо. Как же тихо.
И пусто.
Она побежала, оставляя на полу зимнюю грязь.
Кухня.
Спальня.
Корги нашелся в гостиной – белое пятно на ламинате.
Падая на колени, Серафима прижала руку к мохнатому боку. И вдохнула так, что казалось, еще чуть-чуть, и легкие разорвутся.
Бок был теплый. Он поднимался и опадал под дрожащими пальцами. Но медленно. Очень медленно.
– Айн, – позвала она, сдерживая подступающие слезы. – Айн, просыпайся, мохнатая ты задница.