Серафима тормошила корги, обещая ему угощение, прогулку и новые игрушки. Разрешила спать в ее кровати. Никогда не носить комбинезоны.
Пес не шевелился.
Аргит опустился рядом. Провел пальцем по бело-рыжей голове. Придержал, когда Серафима собиралась поднять собаку.
– Пусти, – процедила она сквозь зубы. – Его нужно к врачу.
Он наклонился, прижался ухом к мерно вздымающемуся боку и замер вслушиваясь.
– Аргит!
Серафима попыталась оторвать его от собаки. Сердце колотилось где-то в горле и каждый удар отсчитывал утекающее время.
– Аргит! Какого?!
– ш-ш-ш, – раздалось со спины. – Мы будить Айн. Сейчас.
Он перехватил ее под грудью и притянул к себе. Серафима дернулась, но почувствовав под пальцами шерсть, замерла. Аргит накрыл ее ладонь своей.
– Има думать Айн, – приказал он. – Сильно.
И ее смыло теплой волной.
Закрутило. Оглушило. Опутало. И не банально руки-ноги, чувства.
Волшебное тепло лилось по сосудам. Веточками капилляров пробиралось в самые темные уголки Серафиминой души: плавило лед, смывало горечь.
Давно ей не было так хорошо.
Она поджала к груди ноги и качалась, качалась, качалась в этом ласковом небытие.
– Вороненок, – голос донесся откуда-то сверху, – ты должна позвать Айна. Сейчас.
Айн?
– Вот, – Тема протянул коробку, из которой торчало рыжее ухо.
– Что это?
Серафима, покачнувшись, отступила в спасительный полумрак коридора. Голова трещала от принятой накануне ударной дозы сорокоградусного снотворного.
– Мой гонорар, – вздохнул доктор Даманский, опуская коробку на пол, – оперировал недавно одну. Вот, отблагодарила.
Из коробки показался нос.
– А я тут при чем? – горло драло нещадно.
Раньше в квартире она не курила.
Из-за бабушки.
А теперь… Теперь уже все равно.
– Химеон, – на полу материализовался пакет собачьего корма, – ну куда мне собака? У меня дежурства. А ты сама говорила, что хотела такую.
Бело-рыжая мордочка, смышленые глаза. Лапы короткие и потому картонный бортик для малыша – серьезное препятствие.
– Ну, помнишь, носилась еще с этим мультом японским. И собаку, говорила, себе такую же заведешь. И назвать еще хотела, как там.
Сделав очередную безрезультатную попытку выбраться из коробки, щенок жалобно тявкнул.
Серафима остолбенело смотрела на воплощение своей подростковой мечты.
– Нет. Тема, нет.
– Да, Химеон, да. Вот тут игрушки его, миски, подстилка и еще какое-то барахло заводчица передала. А мне пора. У меня дежурство.
Артем уронил на пол пакет и с небывалым проворством поскакал вниз по ступенькам.
Как была, в пижаме и босиком, Серафима вылетела на лестничную клетку.
– Тема! Тема, твою мать!
За спиной послышалось шуршание и жалобный скулеж.
Прорычав вслед заботливому соседу еще пару ласковых, она вернулась к подарку.
– Завтра, – сказала Серафима, присаживаясь у коробки, – я отдам тебя этому…
Мелкие коготки вновь заскребли по картону.
Серафима вздохнула, подхватила щенка под мягкий живот.
– А пока ты, наверное, есть хочешь.
Айн посмотрел на хозяйку с обожанием и радостно тявкнул.
Прямо в ухо.
И лицо облизал, обстоятельно так.
– Айн, тьху, отстань, тумбочка ушастая, – отплевываясь, бормотала Серафима.
А потом выпрямилась, будто через позвоночник дернули невидимую струну.
– Айн?
Пес замер удивленно глядя на хозяйку.
Серафима протянула руку. Корги подбил ладонь носом, припал на передние папы и выкатил розовый язык.
Ее драматическое заваливание набок остановили очень знакомые руки.
«Минута», – пообещала себе Серафима, откидываясь назад.
Это просто день такой.
В такой день можно отпустить себя на минуту.
Или две.
Айн собирался было гавкнуть, но промолчал, остановленный строгим синим взглядом. Поняв, что хозяевам сейчас не до него, выспавшийся и полный сил корги, упрыгал засовывать мячик в мячикометательную машину.
Очнулась Серафима резко.
Секунда ушла на то, чтобы осознать, где она и, главное, с кем. Еще минута – на мучительные размышления, как выбираться из этой ситуации.
Придушив в зачатке малодушное желание никуда не выбираться, а, наоборот, прижаться плотнее, Серафима тактично поерзала.
Эффект оказался обратным ожидаемому.
Скандалить не было ни желания, ни повода.
А вот поговорить надо.
– Аргит, – пришлось почти до хруста выворачивать шею, – а что это было? С Айном.