уг вздрогнул. Рейган держал в руках тот самый нож Борова, который юноша в пылу эмоций оставил на месте преступления. - Я поначалу, когда нож принесли, хотел тебя сразу убить, - признался чемпион. - Да, вот повезло тебе. Вы Лею, мою Богиню, убить не смогли. Она жива. А раз жива, значит, я все еще могу ее выкупить. Ты умрешь на Арене. Все-таки скажи, зачем? Ответа юноша подобрать не мог, а потому промолчал. Лишь, молча смотрел на кружку - вдруг чемпион все-таки сделает глоток. - Я хотел убить тебя быстро, когда узнал что буду с тобой драться. Но теперь, поверь, ты будешь молить меня о смерти. Я буду вырезать тебе по куску плоти за каждый оставленный тобой на теле Леи шрам. А знаешь, как мы любили друг друга? - выходя из-за стола, спросил Рейган. Феокл на всякий случай сжал медальон - он сам не знал, зачем это сделал, и как это его спасет. - А знаешь как она любила меня? - снова спросил чемпион уже у двери. - Я ведь по вашему варвар. Баргет. А она любила, не смотря ни на что. Не забудь, тебя Боров в комнате ждет. С этими словами Рейган запустил в голову Феокла тяжелую кружку. Вдруг, словно по щелчку, ножки стула, на котором сидел юноша сломались. Феокл упал на пол, и убийственный снаряд пролетел прямиком у него над головой. - Видать, ты и правда Избранный, - заметил Рейган и вышел из столовой, оставив юношу в самом мрачном расположении духа. На выходе чемпион столкнулся с низкорослым слугой, в спешке поднимавшимся по лестнице. Слуга извинился и со всех ног бросился к пункту своего назначения - покоям ланисты, где вот уже битый час Стефан беседовал со своими братьями - Папенькой и Пустобрехом. Войти в покои слуга, не смотря на то что донесение было важное, не дерзнул. За то он, сраженной грехом любопытства, припал к замочной скважине в надежде увидеть хоть что-то. Ланиста Стефан, скрестив руки на груди, мрачный, как туча, стоял у окна. Чуть поодаль от него на покрытой атласной простынью кушетке, едва помещаясь на ней, лежал Папенька. Пустобрех сидел на стуле с самым глупым и невинным видом. Мгновение назад он из любопытства отломал гипсовой статуе брата нос, а потому старался не выделяться. - Ну, так вот, - раздался похожий на урчание голодного живота голос Папеньки. - Есть у меня, значится, один знакомый. Я бы даже сказал - приятель. Постоянный клиент, проще говоря. Он по роду службы своей могильщик. С мертвяками работать привык. И рассказал он мне одну байку. Говорит, приходит на кладбище целая деревня. У них староста помер. Кругом плач, слезы, сопли. В общем, все как у людей. И тут в самый ответственный момент, староста берет и встает из гроба. Дескать, проверить хотел, будут ли по нем плакать. Ну, ясно дело, все радуются, жена от счастья плачет, жрец о чуде толкует и богов благодарит. Короче, еле закопали. Фред не выдержал и прыснул. Следом за ним захохотал похожий на большой и неровный мыльный пузырь Папенька. Стефан хранил молчание и с презрением смотрел то на братьев, то в окно на нищего, который сидел у входа в богодельню и ловил дырявой шапкой плевки прохожих. - А я тоже историю знаю, - неуверенно сказал Фред и потрогал лежащий в кармане гипсовый нос. - Повадился, значит, ко мне в трактир ходить. Странный и подозрительный во всех отношениях тип. А вещи какие старшные говорил. Дескать, мяса он не ест - животных жалеет. Эльфы у него люди, а люди - эльфы. Бабам он говорит мало внимания уделяем. Надо чтоб они не у печки толклись, а в политику их засовывать следует, в торговлю. Тут от праведного негодование не удержался даже ланиста. Его губы зашелестели, вспоминая давно забытые слова молитвы. - И что ты? Сдал, верно, его Саросу? - спросил Папенька. - Нет, я идею лучше придумал, - ответил Фред и прищурился. - Есть у меня в пивном погребе специальный бочонок. В нем когда-то крыса сдохла, вкус и запашок от пива, которое в нем, соответствующие. Так вот бочонок этот особый. Я из него наливаю тем, кто меня раздражает, обижает, кто заслуживает, в общем. Вот я из того бочонка ему и налил. Стефан после его слов понял чем пахло от принесенного трактирщиком пива и мысленно обругал брата словами, которые знает не каждый аланбургский сапожник. Папенька между тем занялся своим любимым делом, в котором достиг, наверное, высшего уровня мастерства. Он начал ковыряться в носу. Ланиста вдруг стукнул по подоконнику кулаком. Цветочный горшок испуганно звякнул. - Хватит байки травить. Мы тут для дела собрались. За нас сами знаете, конкретно взялся один заезжий инквизитор. Братья тут же заметно осунулись и погрустнели. Папенька рефлекторно схватился за челюсть. У Фреда задергался глаз, а во рту у трактирщика вдруг появился горький вкус панферского чеснока. - Он к Саросу ходил, - продолжил Стефан. Упрашивал его разрешение на обыск Арены дать. Сами понимаете, что мне здесь обыск без надобности. Сами понимаете, Арену обыщут - в тюрьму сяду. А если мой кабинет... Тут вообще плахой вонять начинает. - А Сарос-то разрешение дал? - взволнованно спросил Папенька и надул щеки(он всегда так дела, когда волновался). - Дал, - обреченно сказал ланиста. Фред почесал плешь на голове, чихнул, после чего посоветовал: - Слушай, верни ему этого нищего, а. Стефан хотел что-то ответить, но вдруг схватился за сердце и с грохотом рухнул на пол, уронив на себя цветочный горшок. В этот самый момент в кабинет вошел слуга и сказал: - К господину Стефану господин инквизитор. Господин инквизитор сказал, что господин Стефан умирает и нуждается в исповеди. У него есть соответствующая бумага. Ланиста бросил на слугу полный ненависти взгляд, после чего закрыл глаза и погрузился в темноту.