Глава 11
Глава 11
Инквизитор сидел на софе рядом с пылающим приятным жаром камином и с улыбкой смотрел на лежащего перед ним под двумя одеялами на большой кровати Стефана, тело которого укрывало от наготы простая ночная рубаха.
Ланиста тоже то и дело бросал на инквизитора полный отчаяния и боли взгляд и выглядел как человек, находящийся на грани жизни и смерти. Его лицо было болезненно бледным. Он испытывал страшный жар и никак не мог собраться с силами, чтобы смахнуть со лба выступившие капли пота.
Клаус напротив был крайне весел. Улыбка не сходила с его лица и не предвещала дрожащему от страшного напряжения (и от боли в желудке) Стефану ничего хорошего. Наконец, зловещая тишина была нарушена его неприятным чуть с хрипотцой голосом:
- Захворали, господин ланиста? Какая, честное слово, жалость, что такой, должен заметить, важный, богатый и уважаемый человек, как и все смертные в прочем, подвержен хвори. А ведь хворь - это процесс, могу поклясться вашим здоровьем, крайне неприятный.
Стефан после его слов беспомощно откинул взгляд на подушку и уставился в потолок, где на тоненькой ниточке паутины раскачивался большой паук, только что плотно пообедавший крупной мухой. Все тело ланисты болело так, словно он лежал не на мягкой перине, а на покрытой гвоздями доске. Боясь двигаться (за каждое движение приходилось платить страшной болью), он все-таки повернул голову в сторону инквизитора и тихим голосом спросил:
- Что тебе, проклятая тварь, нужно от меня? От моей семьи? Ты обидел двух моих братьев, а знаешь, что говорил нам отец? Я скажу тебе. Он говорил: «Если вдруг какой-то урод обидит одного из вас, двое других должны убиться, а сердце из груди мерзавца вырвать».
Клаус засмеялся, снял с головы шляпу и надел ее на голову гипсового бюста, который стоял на столе по соседству с глиняной чернильницей, кипой листов желтой бумаги, медальоном с ржавой цепочкой и несколькими медными монетами. Затем инквизитор усмехнулся и постучал указательным пальцем по деревянной столешнице (ланиста при этом нервно вздрогнул).
«Это именно то, - подумал инквизитор, глядя на беспомощного ланисту, морщившего губы от возмущения, - за что я собственно и люблю свою работу. Нет ничего лучше, чем наблюдать за медленным превращением человека в слизняка. Есть в этом что-то сверхъестественное, чтоб меня".
- Это мой отец, - прервал размышления Клауса Стефан и дрожащим пальцем указал на бюст. - Сними шляпу. Прояви уважение. Он был хороший человек.
- Возможно, - сказал инквизитор, игнорируя просьбу ланисты. - Только вот эта его фраза довольно нелепая. Вырвать сердце? Звучит очень даже неплохо, с этим согласен. Вот только в каком плане обидел? Вот представьте, идете вы по улице, и вдруг вам на ногу наступают. Наступает смердящей могилой старик, единственное сокровище которого подагра и старая клюка. И что? Ему тоже сердце вырывать?
- Я сказал, сними треклятую шляпу, или я, клянусь Ареной, встану и хорошенько тебя отделаю, тупой ты кретин, - сказал Стефан и в ярости даже попытался подняться с кровати, но тут же откинулся на подушку, сморщившись от резкой боли.
- Тяжко вам? - стараясь выглядеть максимально заботливо, поинтересовался инквизитор. - Нет, вы не подумайте, что я уж совсем мерзавец. Уж если вам так не нравится моя шляпа на гипсовом изображении вашего без сомнений почтеннейшего родителя, я само собой ее сниму. Но, если позволите, чуть позже. Прошу заметить полы моей шляпы довольно широкие, а ваш стол, как это ни прискорбно - пыльный. Ходить с грязной шляпой на голове это моветон, как я слышал. Но я искуплю свой грех, сегодня же зайду в здешний собор и лично закажу службу за упокой вашего прекрасного во всех смыслах отца.
Стефан скрипнул зубами от злобы, сжал кулаки и бросил взгляд сначала на огромные стоящие рядом с массивным комодом песочные часы. А затем на висевшую над камином львиную шкуру, словно надеясь, что лев вот-вот оживет и Клаус отправиться в увлекательнейшее путешествие по пищеварению хищника. После чего он вздохнул ( к нему пришло осознание, что мясом инквизитора лев все равно побрезгует) и сказал: