- Ничего страшного. Этот треклятый доспех на этой треклятой стене мне никогда не нравился. Не придавай этому большого значения¸ - сказал Клаус, а про себя добавил. «Интересно, мой жирный друг разрушает все на своем пути?»
Словно попытавшись ответить на этот вопрос, нищий совершенно случайно уронил с деревянного постамента большую вазу из драгоценного эльфийского хрусталя. Толстяк грустно посмотрел на россыпь белоснежных осколков на мраморном полу, после чего уже нарочно уронил постамент:
- А чего ему здесь стоять, если без вазы в нем надобности большой и нет?
- Уж вы не серчайте, господин инквизитор. - раздался тоненький голосок трактирщика. - Но вот я никак понять не могу, зачем вы нас с Толстяком собственно из Эргоса-то в столицу приволокли? И ладно бы только Толстяка - это еще можно понять. Я бы, будь я как вы богатым, да могущественным, тоже захотел иметь подле себя забавную зверушку в человеческом облике. Да вот я вам зачем? Я уже немолод и грузен! Я еле выдержал наше двухдневное путешествие из Эргоса сюда, в столицу! Я почтенный человек, наконец, у меня отличное заведение! Все клиенты довольны. Оно же зачахнет! Я даже брата похоронить не успел! Зачем я здесь?
«Это свинья еще спрашивает» - возмутился про себя Клаус.
- Ты здесь, Пустобрех, из-за собственной глупости. Мы, инквизиторы, поборники справедливости. А наказать тебя за глупость, я считаю, очень справедливым действом? Я прав?
Фред хотел было разразиться привычной бранью, но вовремя вспомнил, где находится, и кто перед ним стоит. Трактирщик поперхнулся ругательством, вытер рукавом с морщинистого лба пот, а затем проскулил:
- Ну, разве я сделал что-то плохое? Сколько себя помню никогда, ничего, никому не делал. Только благо. Пива там налить, похлебки поднести, постелю устроить.
Клаус после этих слов вздохнул, заставив лицо трактирщика принять болезненно бледный оттенок, и даже занес руку для удара. Однако в этот самый момент он невольно улыбнулся, смотря на то, как Толстяк, стыдливо оглядываясь, с искренним аппетитом и чавканьем поглощает свечной огарок. Фред облегченно выдохнул, - пронесло! - однако дрожь в коленях унять не смог.
- Из-за тебя, идиот, Бедолага Джо сейчас находится в липких лапах мерзких добродетелей, - сказал инквизитор и, не смущаясь, выругался. - А их лапы, чтобы ты знал, гораздо жестче моих лап и лап моей инквизиторской братии. И поверь, если мы не найдем Бедолагу, я обещаю, что дам тебе возможность проверить мои слова.
«А Бедолагу мы не найдем, - заметил про себя Клаус. - Проклятье, когда этот коридор уже кончится?».
На глазах Толстяка вдруг навернулись слезы. Он пару раз всхлипнул, шмыгнул носом, а затем заплакал, словно лишенный любимой игрушки ребенок. Крупные слезы беспрерывным дождем капали на незнающие бритвы пухлые щеки нищего, тоненькими струйками текли по его мясистому подбородку, а затем падали на холодный пол.
- Бедолага... пропал, - всхлипывая после каждого слова, промычал Толстяк. - Друг... Старый Свен тоже пропал... И я...пропаду...
Растерявшегося Клауса спас бродивший по коридору инквизитор-капрал, столкнувшийся с нашими героями у гобелена, изображавшего жизнь и смерть преподобного Эрнеста. Капрал уже собирался хорошенько развлечься - где это видано, чтобы чернь беспрепятственно бродила по инквизиторским застенкам! - но тут он внимательно всмотрелся в покрытое синяками лицо Клауса. Тут же капрал вытянулся, принял серьезное, непроницаемое выражение лица и испуганно вздрогнул. Мыслей, капитан инквизиции, конечно, читать не мог, но руки от этого у капрала дрожать не переставали.
- Его, - Клаус указал неровным длинным пальцем на рыдающего Толстяка, - отведи в мою усадьбу. Его, - палец инквизитора ткнул в съёжившегося трактирщика, - в камеру. Пусть там отдохнет пару дней. Выбери самую скверную, чтобы через стены дуло нещадно, а под скамьей для спанья крысы были. Выполняй.
Дальше Клаус шел один. Проводив взглядом удаляющихся капрала, нищего и трактирщика, он дошел до конца коридора, спустился по скользкой винтовой лестнице и не без удовольствия отметил произошедшие вокруг него перемены. Гобелены, доспехи и вазы сменились обрывками цепей и крюками, торчавшими из стены. На смену царившей ранее тишины пришли истошные крики мучеников и радостные возгласы мучителей.
Инквизитор остановился у знакомой массивной двери и без стука схватился за дверную ручку. В комнате пахло плесенью, сыростью и гарью. В окружении бесчисленного множества стеклянных колбочек, металлических коробочек и заляпанных воском листов бумаги на полу в обнимку с пустой бутылкой лежал грузный человек в просторной крестьянской рубахе, без обуви и без штанов.