Глава VI
(28) Его деяния и впоследствии вызывали еще большее удивление. Ибо, когда философия достигла уже большого распространения и он стал предметом удивления всей Эллады, а лучшие и наиболее преуспевшие в философии люди приезжали на Самос, желая приобщиться к его учености, его же сограждане принуждали участвовать во всех посольствах и общественных мероприятиях, он, видя, как тяжело, повинуясь законам отечества, одновременно заниматься философией и что вследствие этого все прежние философы прожили жизнь на чужбине, отойдя от общественных дел и обдумав все это наедине с собой, но, как говорят некоторые, вследствие презрительного отношения к невежеству тогдашних жителей Самоса, уехал в Италию, считая своим отечеством страну, где есть множество легко поддающихся обучению людей. (29) Вначале он жил в прославленном городе Кротоне, имея много последователей (рассказывают, что при нем было шестьсот человек, побужденных им не только к занятиям философией, которой он обучал, но и, как говорят, приобщившихся к образу жизни, который он предписывал вести; (30) эти последние были философами, а многие просто слушателями, их называют акусматиками), так что на одной только общедоступной самой первой беседе, которую, как говорят, он провел сразу после приезда в Италию, присутствовало более двух тысяч человек, и воздействие Пифагора на них было столь сильным, что они уже не ушли домой, но вместе с женами и детьми учредили некую огромную школу для обучения и сами организовали общину в той местности, которую все называют «Великой Грецией» [17] , и, приняв от Пифагора законы и предписания, словно это были божественные установления, никогда не преступали их. Все сообщество пребывало в единодушии, соблюдая благочестие, близкое к состоянию блаженства. Имущество они сделали общим и вслед за тем причислили Пифагора к богам, как некоего благого и человеколюбивого демона [18] , одни называя его Пифийцем, другие – Аполлоном Гиперборейским [19] , третьи – Пеаном [20] , четвертые – одним из населяющих Луну демонов, другие – одним из Олимпийских богов, говоря, что он явился в человеческом образе для пользы и исправления человеческой природы, чтобы дать ей спасительный толчок к счастью и любомудрию, и лучшего дара от богов, чем тот, который явлен в лице Пифагора, не было и не будет никогда. Поэтому еще и теперь широко известна поговорка о длинноволосом самосце. (31) И Аристотель в своем сочинении о пифагорейской философии рассказывает, что у них в глубокой тайне соблюдалось такое деление: есть три вида разумных существ – бог, человек и существо, подобное Пифагору. Они с полным доверием воспринимали то, что он говорил им о богах, демонах и героях, о космосе и различном движении планет и звезд, об их противостояниях, затмениях, отклонениях от правильного движения, эксцентриситетах и эпициклах [21] , обо всех явлениях мироздания на земле и на небе, о тайной и явной природе сущего между землей и небом, предлагая правильное и удобное для восприятия на слух разумное толкование, никоим образом не препятствующее ни возникновению зрительных образов, ни тому, что воспринимается в процессе размышления, напротив, уроки, теоретические положения и вся наука в целом как бы зримо представали перед душой и действовали очищающе, если ум был перегружен какими-либо другими занятиями. Подобное знание передавалось эллинам Пифагором, чтобы они могли осмыслить истоки и причины всего подлинно сущего. (32) Гражданское устройство общины было наилучшим, соблюдались единодушие и принцип «у друзей все общее», служение богам и почитание умерших, повиновение законам и воспитание, молчаливость и любовь к другим живым существам, воздержание от употребления их в пищу, благоразумие и проницательность, набожность и другие добродетели, одним словом, все это для тех, кто жаждал учения, Пифагор сделал желанным и достойным стремления. Итак, принимая во внимание все, о чем только что шла речь, ученики справедливо почитали Пифагора столь высоко.