— От абиссинского принца род произошел, к немецкой принцессе пришел. Вот вам и «просто Пушкины»!
Если бы Пушкин мог предвидеть, что младший сын его дочери Натальи, граф Георг-Николай фон Меренберг женится на дочери императора Александра Второго, Ольге, да еще будет выдвинут претендентом на люксембургский престол, а «немецкая принцесса» Софья выйдет замуж за… внука императора Николая Первого, Великого князя Михаила Михайловича. … Наверное, от души бы подивился, как крепко переплелись ветви генеалогических древ Пушкиных и Романовых.
* * *А жизнь стремительно менялась и, по мнению Пушкина, далеко не к лучшему. Он давно уже написал пророческие слова: «не дай нам Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный», но ему и в голову не могло прийти, что во главе мужиков с вилами и топорами встанут образованные люди, которые могли бы свои способности употребить во благо Отечеству. Нет, мир решительно катился в пропасть.
«Не дай нам Бог увидеть русский бунт…» И уж точно не дай Бог увидеть российский вариант европейских революций: обязательно обернется жестокой и кровавой карикатурой.
Но то, что происходило с ним, все меньше напоминало жизнь. Он потерял аппетит, прогулки сократились до получаса (к беседке над прудом и обратно), а о верховой езде он уже и думать забыл — такой болью отзывалось тело на каждое резкое движение.
И написанием третьего тома истории дело застопорилось. Том заканчивался описанием кончины Петра Великого. Но дальше… дальше начинались мрак и опасность. Последний прямой представитель дома Романовых, малолетний царь Петр Второй был обыкновенным, не слишком умным мальчишкой, рано пристрастившимся к вину и женщинам. Государственные дела его не интересовали вообще. А с его смертью мужское колено дома Романовых пресеклось навсегда…
Попытки писать стихи заканчивались приступами черной меланхолии. Давным-давно, еще во времена своей шальной молодости, он с неожиданной прозорливостью и беспощадной искренностью написал, что «поэт в свои нетворческие минуты „меж детей ничтожных мира“, быть может, ничтожней всех других». Напророчил…
Однажды нечаянно обнаружилось старое письмо князя Вяземского Князь Петр писал, что «даже записка в лавку, начертанная рукой гения, невыразимо ценна для потомства». Пушкин вспомнил: конец 1825 года. Тогда стало известно, что друг Байрона после его кончины собрал и уничтожил переписку романтического лорда… Вяземский тогда друга осудил, о чем и написал Пушкину. Тот в раздражении ответил:
«Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона?.. Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. — Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он мал и мерзок — не так, как вы — иначе»
Господи, ведь и его письма друзьям, его записки мимолетным любовницам — все это может быть не уничтожено, а собрано каким-нибудь почитателем-доброхотом и стать достоянием толпы! Как сделать, чтобы этого не случилось? Где тот друг, который сможет собрать и уничтожить никчемные, ненужные листки? Да у него и друзей-то не осталось.
Пушкин почувствовал внезапный озноб. Его переписка с женой сохранилась почти полностью, а сколько глупостей он по молодости и горячности там написал! Со стороны может показаться, что Наталья Николаевна вела рассеянный светский образ жизни, имела массу поклонников, не уделяла внимания мужу и детям… Нужно немедленно все уничтожить пока письма не попали в чужие, холодные руки.
Пушкин хотел встать с кресла, но ноги внезапно отказали ему. И руки налились свинцовой тяжестью — не шевельнуть. Что это такое, Господи? Неужели конец? Ему же семьдесят лет исполнилось только год тому назад… Господи, да сделай же хоть что-нибудь!
Словно в ответ на его беззвучную молитву в дверь постучали и вошел лакей:
— Ваше сиятельство, — начал он было, но, заметив, что барин вроде бы не в себе, порскнул обратно за дверь и вернулся уже в сопровождении немолодого человека в дорожном костюме.
— Свечей! — приказал незнакомец лакею. — Распорядитесь принести таз с водой, чистое полотно. И скажите, чтобы принесли из моей коляски сумку.
Незнакомец снял сюртук и, тщательно вымыв руки, открыл принесенную ему сумку и ловко разложил на столике медицинские инструменты.