О еде, которую ела Галина, не стыдно написать в романе. Книги для того и существуют, чтобы писать о настоящем.
***
Спустя полчаса подкрепившиеся ребята начали выходить из столовой. А воспитатели и вожатые напомнили им, чтобы помыли руки.
— А я свинка, — гордилась Галина тем, что прильнула к умывальнику только перед входом в столовую, а потом хотела прошмыгнуть во двор без важной процедуры.
— Давай, давай, — велела ей мама.
Ну что? Пришлось задержаться на пути к дому, к которому пока что у всех ребят был лишь сильный интерес. Он пока не перерос в истории о любви и дружбе, о подростковых слезах и первых робких объятиях. Трёхэтажный серый дом ещё не стал символом чьего-то прекрасного отдыха... или лучшего лета детства. Пока что корпус просто привлекал своей простотой и невычурностью, светлой, жаркой стороной и теневым уютом.
На первом этаже никто не жил, и Галина даже не сразу увидела, где там находятся двери. Не зная, что хранится на первом этаже, она предположила, что там лежат сменные постели (мама объяснила, что их меняют в середине смены), старая, разобранная мебель, может, какие-то инструменты. Что-то таки хранилось, потому что изредка персонал туда заходил.
По длине второго этажа шли два балкона. Прямого перехода с одного на другой не было. А вот балконы вдоль третьего этажа шли и по длине, и по ширине, образовывая прямоугольник. По этому прямоугольнику можно было бесконечно хоть ходить, хоть бегать; только что за второе могли поругать. Железные перила балконов, лестницы с двух сторон корпуса и двери и окна во всех комнатах были выкрашены в жёлтый цвет.
«Серый. Как земля после дождика. Жёлтый. Как утреннее солнце» — подумала романтично настроенная Галина.
Вскоре ребята расселились. Первый отряд в основном занял комнаты с солнечной стороны дома на третьем этаже. Вита с несколькими девочками, чьи звучные имена и радостные лица спустя года легко всплывали в Галининой памяти, поселилась в девятой комнате, с теневой стороны второго этажа. Ещё троим девочкам из первого отряда приглянулась крайняя десятая комната.
Одна из комнатушек — семнадцатая — не была заселена никем. Позже разные отряды использовали её для общих сборов, как и комнаты вожатых и воспитателей.
Галина обрадовалась, что её и мамин тридцать девятый номер находился с «боковушки» на третьем этаже. Не только потому что на самом верху. Во-первых, в её номере были ванная и туалет. Во-вторых, с балкона можно было наблюдать, как по Подъёмному мосту грохочут «товарняки» и несутся электрички: а носились они по многу раз на дню. Ну а самое настоящее чудо — увидеть, как поезда останавливаются, а конструкция посреди моста приподнимается, пропуская величественный корабль. Его нос блестит на солнце. А может, утопает в дождливой дымке подобно носу корабля-призрака. И то, и другое захватывало дух!
Отсюда же как на ладони виднелись танцплощадка с одиноким фонарём по центру, незаселённый корпус с тополями вдоль дороги к нему и площадка с качелями и турниками. Последние почему-то всегда пахли костром. Слева, за решётчатыми воротами — вот умора! — разместился... «скелет» троллейбуса, без штанг, без окон и без колёс. На два извечных вопроса — КАК и ЗАЧЕМ — никто за всё время не смог дать ответа.
Галине захотелось исследовать местность. Разобрав свои вещи, она выбежала из номера и завернула в сторону лестницы.
«Ой!» — про себя воскликнула девочка, остановившись и зачарованно глядя вдаль. Впрочем, нет, не вдаль! Море, ласково серое, спокойное, безграничное, непередаваемо живое, трогающее какие-то новые, незнакомые ноты впечатлительной детской души, плескалось совсем рядом. Сразу за лагерем и пляжем.
Глава 4. Самое лучшее море - в ДОЛе!
— Что ж, если сделать рокировку, пожалуй, белые... Так, так и так... Белые выиграют, — за скамьёй в беседке, склонившись над шахматной доской, рассуждал сам для себя юноша, ещё старше и выше Димы Клименко.