К нему подошёл Саша Слободяник.
— Серый, — спросил он, — тебе не надоело?
— Один серый, другой белый, — тихо пропел юноша: это был камушек в огород «Гуся». — Что надоело?
— Битый час сидишь с этими своими шахматами.
— Я только пришёл. Гусь, смотри.
— Да блин! — Гуляющая поблизости Галина вздрогнула от услышанного. При ней сказали сленговое, не самое красивое слово. В нём вроде не было ничего плохого, а стыд всё равно возникал. — Гуся увидишь... — Слободяник не придумал, где, и лишь побагровел.
Юноша, очевидно, был культурным и, если немного шутил, по-настоящему никого задеть не намеревался.
— Прости, Саня. Саня, смотри, за четыре хода, — он начал расставлять фигуры по-новому, — можно сделать шах и мат. Вот так.
— Ничего себе! — изумился Слободяник. — Серый... Серёжа, ты настоящий шахматист! Мне бы так разбираться.
«Ва-а-ау!» — подумала Галина о способностях шахматиста, а в голове отметила нового знакомого человека — Сергея. Позже она узнала, что его фамилия Халин. В одиннадцать лет ей казалось ужасно прекрасным и романтичным вот так просто запоминать имена, наблюдать за кем-то, вести дневник, выплёскивая в него все чувства к новым людям, но ни к кому не подходить. Если же она подходила, то непременно ощущала неловкость, беспокоилась, не доставляет ли неудобство, не вызывает ли... неприязни. Всё-таки у неё были неидеальная фигура, низкий рост, опять же — не лучшие зубы (хотя карикатуры на страшных бабулек её успокаивали, мол, бывает гораздо хуже), жирнящиеся волосы. Чувствуя взросление своего тела, девочка не знала, как лучше следить за собой: она хотела одеваться и краситься как совершеннолетняя леди, как женщина, но прекрасно понимала, что должен существовать какой-то «средний» уход между умыванием детским мылом и полной «боеготовностью» по советам дорогих модных журналов. Она же застряла в комплексах и не двигалась, замуровывая душу-пленницу полноватого тела, взамен друзьям оставляя не иначе как просто фантомы друзей. Лишь желания. Лишь мечты.
Галина не понимала скорби и даже опасности заложенной самой в себе программы. А со временем ошибку усугубили бабушкины наставления. «Для тебя сейчас главное учёба» — слышала она и в школе, и в колледже. «Смотри, не влюбись там» — доводилось слушать перед поступлением. «Я не хочу, чтобы моя внучка была ш...ой» — такой вот находился аргумент к тому, почему нельзя погулять с подругой после шести вечера. Девочка, а потом девушка сомневалась в том, что стоит извечна следовать бабушкиным указаниям, но в конце концов жизнь с ними была хоть и скучной, зато понятной, с известными алгоритмами. И ещё: без них, без указаний, наступали страх и неизвестность. А страха и неизвестности Солонина привыкла избегать.
Всё это было частью кошмарного сна, который никак не вязался с историей о ДОЛе. Но так уж устроена настоящая жизнь: в ней переплетаются всевозможные, казалось бы, несочетаемые жанры кино и книг; а низкие и высокие рейтинги, давно имеющие обозначения G, PG-13, R, NC-17 и NC-21 и, конечно же, их трактовки, существуют в сюжете жизни одного человека, не так уж редко возникая все вместе в один день.
***
Ни одна из двух последних мыслей не гложила малышку. Единственное, что могло навредить её голове, так это солнце. Нельзя было находиться на нём, когда время близилось к полудню, о чём Галине не нужно было повторять сто раз.
Не следуя родительскому правилу, а сама беспокоясь за своё самочувствие, Галина вернулась в номер.
— Мам! Там мальчик играет в шахматы. А мы наши маленькие, магнитные шахматки с собой не взяли, — разочарованно сказала девочка. — О, а ты уже доразбирала вещи... О, альбомы! Я потом рисовать буду! Мы же взяли краски и карандаши?
— А я уже доразбирала вещи. — Фраза прозвучала как бы с мысленным продолжением: «Можно было мне помочь немножечко дольше».
Галине стало неловко, и она завертелась в поисках чего-то, на что можно было бы отвлечься. Ей улыбнулась удача. Из соседней комнаты вышли Ирина Вячеславовна и Елена Владимировна, а за ними — плаврук. Он заходил в номер погостить, посмотреть, насколько удобно устроились его коллеги, а может быть, и поговорить о прелестях жизни. Вожатые с огромным удовольствием угостили его и угостились сами самым тогда известным и чудесным на вкус кофе «Петровская слобода», который чаще всего продавали в жёлтых пакетиках с карамелью и в коричневых — с лесным орехом. Аромат из номера вожатых смешивался с запахом высоко стоящего солнца, создавая стойкий естественный парфюм.