— И сок!
— Вот сок сейчас не надо. Остановка длинная. Туалеты закрыты.
— А это на всех остановках туалеты закрывают? — спросила Галина так жалобно, будто её известили о начале Третьей мировой и заставили участвовать в первой же битве.
— Почти на всех.
— А вон там, смотри, дорога для машин! — рассмотрела в темноте Галина. В глаза ей бросился тот же «Лас-Вегас», хотя реальные ближние улицы, что Киевская, что Энергетиков, что Поповича, находились в убитом состоянии. Сотни огней, которые разглядел ребёнок, там никак быть не могло.
— Да. Очень красивый город. Ты бы всё-таки постаралась поспать. В Одессу приедем рано утром. А то не успеешь выспаться. Если боишься упасть с верху, можешь на нижней полке лежать, я рядом посижу.
— А может, где-то луна, — начала о своём Галина и стала вертеться на полке. — Нет, не вижу луны... Хочется в туалет. Мы долго будем стоять?
— Откуда я знаю? На дверях тамбура есть график.
Смотреть график Галина поленилась. Вместо этого она продолжила любоваться ярким застывшим Кировоградом, когда в проходе раздались сонные шаркающие шаги. Перед Солониными появилась полноватая, тёмненькая девушка в чёрной ночнушке.
— А все спят? — спросила она, прикрывая зевающий рот.
— Кроме нас, — ответила Галинина мама. — Подождите. Там закрыто. — Да, точно. Мы же стоим.
Девушка вернулась к себе ждать. Галина не знала, как зовут девушку, но сразу поняла, что она вожатая. Бейджик, где чёрным по белому было написано «Бахарёва Елена Владимировна», лежал в сумке вожатой, и Галина увидела его только на следующий день.
Интерес к новому человеку прогнал остатки сна. Захотелось, как однажды в детстве, не спать всю ночь, любоваться мельтешащими фонарями и вырывать взором кусочки разных вокзалов, домов, магазинов, уходящих куда-то вдаль дорог. Наблюдать голубой просвет на горизонте, а вслед за ним — восходящее солнце.
— Хочу посмотреть на а... а-а-ах, — зевнула Галина, и тут же ей показалось, что лучше поспать, что за окном больше нет ничего интересного, а если и есть, когда-нибудь она снова это увидит.
Девочка (как и вторая вожатая) дождалась открытого туалета, а потом завалилась спать, вяло отмахиваясь от мамы, которая укрывала её простынёй. А ещё ну прямо как маленькой тёрла штаны влажной салфеткой, приговаривая: «У тебя тут пятно. Не понимаю, как ты так умудряешься».
***
«А?!» — восторженно спросила про себя Галина. Со стороны она выглядела обычной только что пробудившейся девочкой, с обмякшим лицом, сонными, с прорезями, как у новорождённого котёнка, глазами, и выставленной вперёд нижней губой.
Непонятно, когда и сколько поспала Виктория Николаевна, но она была уже на ногах и следила, чтобы все ребята сложили и принесли вожатым постели. Ирина Вячеславовна и Елена Владимировна внимательно считали комплекты.
— О, ты уже проснулась! — воскликнула мама. — Смотри, какое солнце! Уж сколько детства я провела в деревне, никогда такого не видела!
Оказывается, мама тоже была очарована утренней природой. И её, и дочь поразило огромное, круглое пламя, взошедшее над маковыми полями. Красный диск постепенно обретал сдержанные оранжевые тона, а те, затихая с каждой минутой, переходили к привычному жёлтому свету — свету жизни и радости, свету вечности и счастья. Проводник, мимо внимания которого не ускользнул интерес двух дам, сказал, что солнце всегда так выглядит ранним утром и на открытой местности, как, например, на поле, а потом добавил, что скоро поезд приедет в Одессу. Вожатые подошли близко к плацкарту воспитательницы, и Галина услышала их диалог.
— Елена Владимировна, — спросила у неё Ирина Вячеславовна, — мы уже у всех взяли постели? Что-то одной не досчитаюсь.
— У всех кроме...
Бахарёва не успела договорить, как Цал-Цалко глянула ей через плечо и заметила мальчика, который до сих пор копошился. — А он чего возится?