– Все эти дни она находилась под наблюдением врачей. А сегодня… вернее, прямо сейчас она рожает.
– О, Боже! – выдохнула я, зажав рот рукой.
– Я не говорил тебе, потому что предугадывал твою реакцию, – оправдывался он.
– В какой она больнице, Ксавьер? – резко спросила я.
– Клиника «Кирон Текнон», – быстро ответил тот.
– Ты со мной? – на ходу спросила я, быстро садясь в авто.
– Нет, я позже подъеду, – он непривычно мямлил, но дверь удержал. – Зи, ты не злишься на меня?
Мои глаза скрестились с его взглядом:
– Не злюсь, Ксавьер, – сухо прозвучал мой голос. – Но больше никогда не принимай решения за меня. Не поступай со мной так… как он.
И не дожидаясь его ответа, я сама закрыла дверцу машины.
Да, я не хотела видеть в близких людях именно те черты характера Себастьяна, которые больше всего меня тяготили.
Одна из самых лучших многопрофильных клиник Европы встречала меня ярко освещенной территорией и светом, льющимся из нескольких окон трехэтажного здания. Сумерки уже превратились в ночь, когда я выглядывала из окна автомобиля на подъездную аллею. Репортеры. Их сотни!
Неужели… я опоздала?
Молчаливые телохранители проложили мне путь сквозь наглую толпу, сующую микрофоны и видеокамеры в лицо.
Я, трясущаяся от переживаний, узнала месторасположение жены Виктора Эскаланта и почти побежала к лифту. Меня пропустили сразу, я даже не успела озвучить свое имя.
М-да, популярность немного работает на меня.
Двери лифта разъехались на нужном этаже, и я быстро прошагала по светлому коридору, почти зеркальному от глянцевых белых стен. По обе стороны от меня шли парни из охраны, привлекая внимание как пациентов, так и персонала.
Кусая губы, я смотрела на указатели, почти не чувствуя пола под ногами от переживаний.
– Сюда, сеньорита! – услышала я спокойный голос Раблеса и все еще непривычное обращение к себе.
Он открыл передо мной дверь, ведущую в зону для особенных пациентов, желающих уединения. Я вошла внутрь и замерла на пороге. Просторную комнату с белыми креслами и диванами украшали живые цветы в белых фигурных вазах и огромное окно с широким подоконником.
Давид, Ньевес, Адриан и Виктор будто по негласной команде, повернули головы и удивленно уставились на меня. Заплаканная Ньевес сжимала руку мужа, сидя рядом с ним на диване. Адриан – поникший и исхудалый – стоял у стены. Виктор медленно поднялся с кресла, неотрывно глядя мне в глаза.
Себастьяна здесь нет.
Только сейчас мне пришла мысль о том, что он обязан быть рядом со своей семьей в этот тяжелый час.
– Я только что узнала, – без приветствия пробормотала я. – Как они?
– Зоя! – выдохнул Виктор и быстро пошел ко мне.
Я даже попятилась от неожиданности, но далеко отступить не успела и оказалась в крепких объятиях мужчины.
– Ты простила меня! – шептал он, прижимая меня к груди. – Ты простила меня, Зоя!
Я услышала слезы в его голосе и замерла, обескураженная происходящим.
– Виктор, сынок!.. – прозвучал голос Ньевес, и чьи-то шаги приблизились к нам. – Ты пугаешь девочку!
– Они живы, Зоя! – уже громче говорил Виктор, сжимая меня в объятиях. – Они живы благодаря тебе!
Облегчение и счастье нахлынуло расслабляющей волной, избавляя меня от напряжения.
– Виктор, отпусти Зою! – мягко сказал Давид и попытался разжать руки парня.
– Ты простила меня! – счастье, слезы и толика безумия неприкрыто звучали в его голосе над моей головой, пока я пыталась осторожно высвободиться. – Простила меня, жалкого беспринципного подонка! Нашла в себе силы и спасла их!.. Спасибо тебе, Зоя!..
Наконец, он разжал руки. Вернее его оттянули отец с Адрианом.
Я сконфуженно посмотрела на радостного новоиспеченного отца с мокрыми от слез глазами. Он на себя не похож: измученный, усталый, с черной тенью под глазами и впалыми щеками.
– Прости нашего сына, Зоя, – обратилась ко мне Ньевес, пока Давид и Эйд уводили в другую комнату все еще безумно бормочущего Виктора. – Он пережил кошмар: не спал больше четырех суток, отказывался от еды и не выходил из этих стен, пока все не закончилось.
– Понимаю, – кивнула я. – С малышом и Латти все хорошо?
Герцогиня улыбнулась:
– Да. Несколько минут назад Злата подарила Виктору сына, а нам – внука. Слава Святой Деве Марии, они живы! Роды были очень тяжелыми. Сейчас она отдыхает. Бедная девочка так измучена!..
Я сморгнула слезы.
Так хочу их увидеть! Я очень соскучилась. Господи, я действительно их простила?
– Я очень рада, что все обошлось! – облизав губы, заговорила я и, не сдержавшись, обняла Ньевес.
Женщина расплакалась и в ответ заключила меня в объятия: