Но он быстро восстанавливался. Столь быстро, что чакры должно начать хватать примерно… сейчас.
— Ни-че-го… — повторил короткий и жестокий доклад Хирузен и активировал технику.
Чакра послушно истратилась наполовину — не будь дураком, Хирузен оставил запас ровно на отступление, в случае если Сенсома окажется, допустим, в плену. Или в бою.
Хирузен должен был появиться прямо за спиной друга, с рукой на его спине, но, по какой-то причине, он оказался на пустыре, совсем не рядом с ним. Хокаге удивленно моргнул, осматриваясь. Он точно переместился, и точно сделал это к метке Сенсомы, но сам Сенсома…
Повернувшись, Хирузен увидел друга и облегченно выдохнул.
Математик Боя сидел прямо на земле пустыря, подобрав под себя ноги, сложив руки друг на друга и закрыв глаза. Вокруг него витал необычный туман, своими белесыми щупальцами будто пробуя мир на ощупь. Ветер легко трепал его отросшие белые волосы.
А потом он открыл глаза, и два желтых огня обратились прямо на Хокаге.
— Ты… — Хирузен шагнул вперед, но остановился в нерешительности. — Что ты тут делал?
— Скорбел, — последовал сухой ответ.
— Ск… — слово застряло в горле, поэтому Хокаге попытался сменить тему. — Где мы?
Мысли скакали как ненормальные. Нужно столько спросить и столько сказать. Столько понять. Но… он просто не знал, с чего ему начать. Впервые, кажется, в жизни, болтун и выдумщик Сарутоби Хирузен не находил слов. Ни нужных, ни каких-либо еще — просто никаких.
— Селение Цубаки, — так же бесцветно ответил Сенсома.
— Селение? — Хирузен прислушался к сенсорике. — Но тут же… ничего нет.
Небольшой остров, на котором вполне могла уместиться Коноха, и о котором Хирузен, прекрасно знавший карты, никогда и ничего не слышал, был чист. Абсолютно — будто бы здесь никогда ничего не росло, никогда и никого не было, и вообще…
— Что… произошло?
Самый глупый вопрос из возможных. И самый умный. Только его и следовало задавать с самого начала — и никаких больше слов. Ни «где ты пропадал два дня?», ни «где твоя женщина?», ничего. Только этот вопрос.
Сенсома всегда умел рассказывать.
— Юки убили, — первые слова раскаленной стрелой вонзились в сердце Хокаге, вздрогнувшего от пустоты голоса друга. — Цубаки. Они мстили мне за то, что я уничтожил смысл существования всех их поколений. Я не знал где я, поэтому решил похоронить Юки здесь. Но она не должна лежать в селении ее убийц. Поэтому селения больше нет.
Хмурый, как туча, Хирузен не сумел поднять взгляд на него. Это было тяжело…
— Сенсома… я… просто, сожалею. Мне жаль, что так вышло. И прости.
Пусть Хирузен и не смотрел, он прекрасно почувствовал, как на него навалилась тяжесть взгляда сильнейшего шиноби в мире.
— Ошими похитили.
«Взрыва» чакры, который ожидал почувствовать Хокаге, на удивление, не последовало. Он не ощутил ни малейшего колебания чакры друга, однако, вместо этого он ощутил как сильные пальцы стальной хваткой смыкаются на его горле, а после Сенсома со всей дури впечатал лучшего друга спиной в землю! Так, что удар коснулся всего острова.
— Кх!.. — Хирузен не сдержался — сплюнул кровь, попав на одежду Сенсомы, но тот этого не заметил.
— А где тогда был ты, Хокаге?! — яростно взревел Сенсома, и это была первая его эмоция за сегодня.
И Хирузен только и смог, что ошарашенно распахнуть глаза.
Ярость, боль, горечь — обычные для людей эмоции. Нормальные люди стараются испытывать их как можно реже, но все равно у всех случаются трудные дни. Дерьмовые дни.
Хирузен с детства умел различать истинные эмоции людей — те, которые они прячут за маской спокойствия. Причины всегда были разными, но эмоции… эмоции у всех похожи. У всего многообразия людей один и тот же набор эмоций — уникальных просто нет.
Хотя жизнь любит преподносить сюрпризы, и Хирузен только сейчас понял, что аномалия всегда была рядом с ним.
Сенсома с самого детства не проявлял признаков истинной ярости или гнева. Никогда, даже в самом тяжелом бою, где он не раз терял своих друзей и близких. Бывало, он отчаивался, злился и даже боялся, но он никогда не был в настоящей ярости. Запал берсерка — да, истинная ярость — нет. И можно, конечно, сказать, что в истинной ярости вообще-то было мало людей, но нет — все когда-то были там, просто не все хотят об этом говорить, предпочитая скрывать свою разрушительную ярость.