Силой ему не помешать, но остаются слова. Слова Хирузена лишь раздражают — он не может указывать ему. Данзо не скажет ничего нового — он сам прекрасно понимает Сенсому. Озин далеко. Дети… всего лишь дети. Мито потеряна так же, как и Ошими.
И никто больше не может повлиять на Сенсому. Никто… из живых.
— Я нуждаюсь в учителе, — выдохнул Сенсома, распаковав, наконец, бандитов, добравшись до безлюдной пустыни. — И я могу удовлетворить свою нужду.
Техника Нечестивого Воскрешения обволокла тела своей мистической чакрой. Сенсома почувствовал ее природу — это была сила другой стороны — сила того, кого клан Узумаки назвал Шинигами. Его ритуал исказил мироздание, возвращая жизнь тем, кто был давно мертв.
Двое мужчин среднего возраста встали перед ним, пустыми глазами смотря на воскресившего их. Оболочки были готовы, и ждали лишь души, которые он призвал. Один, с черными волосами, был крупнее второго. Его волевое лицо выглядело спокойным и добрым — оно всегда таким было, сколько Сенсома его знал. Его броня была красной. Волосы второго воскрешенного были белы, как лунь, а глаза красны. Его лицо было собранным, напряженным и чуточку хмурым — и таким оно тоже было практически всегда. А броня его была синей.
Помедлив мгновение, их глаза налились жизнью, пускай их склеры и были черны, как самая безлунная ночь.
— Я рад вас снова видеть, — произнес Сенсома им обоим, стоя напротив. — Хокаге.
Спор
Тобирама Сенджу пораженно распахнул глаза, рвано вдыхая бесполезный для мертвого тела воздух. Привычка — с этим ничего не поделаешь. Хаширама сориентировался быстрее — его уже возрождали после длительного срока смерти, так что Бог Шиноби уже стоял в боевой стойке, грозно смотря на того, кто их призвал.
— Я рад вас снова видеть, — произнес высокий мужчина с печальными желтыми глазами, стоящий перед ними. — Хокаге.
— Кто ты? — Хаширама не нападал, но был предельно сосредоточен. — Кто ты такой?
Тобирама удивился — старший брат редко бывал настолько подозрителен. А уж к незнакомцам он и вовсе всегда относился максимально положительно с первых секунд знакомства. Все потому, что Хашираме Сенджу некого было бояться — нет смысла все время ждать от окружающих подвоха, если тебя все равно нельзя победить. Но сейчас Хаширама был собран, потому что он почувствовал в стоящем напротив них силу, превосходящую его собственную.
— Успокойся, Хаширама, — положил Тобирама руку на плечо брата. — Он нам не враг. Это же ты, Сенсома?
Первый Хокаге недоверчиво нахмурился. Сенсома? Сенсома Томура — мальчик, которого обучал и предал Мадара? Парень с редким даром к сражениям, но и настолько же редко-встречающимся мизерном объемом чакры — тот Сенсома?
В это было трудно поверить.
Мужчина, стоящий напротив возрожденных Хокаге, совсем не был похож на веселого и умного парня, живущего битвами. Он был высок, крепок, внушителен. Весь его внешний вид будто бы говорил — это не простой смертный. Самый непростой. И пускай Сенсома в молодые годы смог даже противостоять Мадаре, ему никогда в жизни не хватило бы потенциала перерасти в нечто, кажущееся великому Первому Хокаге чем-то, что превосходит его. И дело не во внешнем виде — пускай Хаширама и не видел за аккуратной бородой и длинными белыми волосами лицо того парня, которого знал. Нет, дело было в его чакре, которая напоминала необъятный золотой океан, способный дать жизнь одним и забрать ее у других. Этой необычной мощной чакры было даже больше, чем у самого Хаширамы.
Тем не менее, он ответил…
— Да, Тобирама-сенсей. Это я…
— Не может быть! — воскликнул Хаширама. — Сенсома?! Но как? Как…
— Прошло много лет с тех пор, когда мы виделись с вами в последний раз Хаширама-сама, — тихо произнес Сенсома.
— Ты сильно изменился, — кивнул ему Тобирама. — И я узнал тебя только по своей технике. Ты… стал еще сильнее, ученик.
— К сожалению, учитель, — печально кивнул ему Сенсома. — К сожалению…
Тобирама вдруг почувствовал, что… понимает его. Пускай он не знает, что случилось, зачем они оба с Хаширамой были воскрешены, и как вообще сейчас обстоят дела с миром, но он чувствует, что-то, что роднит его с Сенсомой. И это давило, так как было понятно, что ничего хорошего с учеником не произошло.