Адриан пробирался сквозь заросли плюща. Даже стены дома становилось всё труднее найти. Где-то внутри женщина управляла своим дорогим кинопроектором. Она показывала сотням нарядно одетых английских джентльменов цветные фильмы со всеми пейзажами, по которым ей так хотелось побродить, и намекала им, что нужно сделать, чтобы заслужить право сопровождать её летними вечерами.
Адриан стоял на пляже под высоким утёсом на атлантическом побережье Корнуолла. Высоко над ним, на холмах Сассекс-Даунс, молодая пара прогуливалась по гладкой траве. Он слышал их интимные голоса, но прежде чем смог разобрать слова, ему пришлось скрыться от надвигающегося шума.
Прилив. Увидев, как на него надвигается огромная зелёная масса Атлантики, он проснулся во время ночёвки в Аккрингтоне.
Брат Киприан близился к концу своей речи. «Одно из самых тревожных событий, которое может с нами случиться, — это проснуться посреди какого-то странного сна. Вы можете обнаружить, что всё ваше тело встревожено и неспокойно, и с вами происходят всякие странные вещи. Единственное, что нужно сделать, — это вознести короткую молитву Пресвятой Богородице и попросить её о благословении сна без сновидений. Затем снова закройте глаза и позвольте всему идти своим чередом».
Адриан отчаянно хотел снова заснуть и снова насладиться прелестями Англии. Но, конечно же, он больше никогда не видел ничего подобного английским пейзажам.
На утренней перемене на школьном дворе Корнтвейт сказал: «Вы поняли, о чем сегодня утром говорил Киприан — о плохих снах?»
О'Муллейн, Сескис и Шерд не были уверены.
Корнтвейт сказал: «Влажные сны. Вот что это было. Вам, ублюдки, никогда ничего подобного не снилось, потому что вы издевались над собой каждую ночь с тех пор, как стали носить короткие штанишки. Если вы продержитесь без этого пару недель, однажды ночью вам приснится самый грязный сон, какой только снился. Вы даже выстрелите во сне, если не проснётесь посреди сна».
Адриан старался не показывать удивления. Впервые ему кто-то объяснил, что такое поллюции. У него их никогда не было — возможно, по той причине, которую предположил Корнтвейт. Он понял, почему брат так смущался, рассказывая о снах.
Почти неделю Адриан держался подальше от Америки. Он ждал отвратительного сна. Если сон был таким хорошим, как утверждал Корнтвейт, Адриану, возможно, придётся принять важное решение. Он тщательно сравнит сон с лучшими из своих американских приключений. Если сон окажется…
более реалистичным и правдоподобным, чем его американское путешествие, он может решить в будущем получать все свое сексуальное удовольствие из снов.
Но всякий раз, вспоминая молодую женщину и невинные пейзажи Англии, он мечтал о снах, которые никогда не будут осквернены вожделением. Он решил возобновить своё американское путешествие. Даже если он будет изнурять себя в Америке ночь за ночью, всегда оставался шанс вновь испытать чистую радость сновидения об Англии.
Иногда по ночам, когда Адриан уставал от поездок по Америке, он размышлял об истории человечества.
Живя в Эдемском саду, Адам наслаждался совершенным человеческим счастьем. Если ему приходила в голову мысль взглянуть на обнажённую женщину, он просто просил Еву замереть на мгновение. И он ни разу не испытал мучений от эрекции, которую не мог удовлетворить. Ева знала, что её долг — уступать ему, когда бы он ни попросил.
Изгнанный в мир, Адам всё ещё пытался жить так же, как в Эдеме. Но теперь ему пришлось пройти через испытания, свойственные человеку. Ева носила одежду весь день и подпускала его к себе только тогда, когда хотела ребёнка. Каждый день у него случались эрекции, которые прекращались. Много раз он смотрел на равнины Месопотамии и мечтал о другой женщине, о которой мог бы думать. Но мир по-прежнему был пуст, кроме него самого и его семьи. Даже на обширном континенте Северной Америки не было следов человека от зелёных островов Мэна до красно-золотых песчаных отмелей Рио-Гранде.
Но Адам, по крайней мере, помнил свою прекрасную жизнь в Эдеме. Его сыновья не имели такого утешения. Они выросли в мире, где единственными женщинами были их сёстры и мать, и они всегда тщательно скрывали свои тела.
Когда старший сын достиг возраста Адриана, он всё ещё не видел обнажённого женского тела. Однажды жарким днём он не выдержал и спрятался среди
камышах, пока Ева и ее дочери купались в Тигре.
Он лишь взглянул на Еву — её грудь была длинной и дряблой, а ноги — с варикозными венами. Но на сестёр, даже на молодых, безгрудых, он смотрел пристально.
Когда он снова остался один, он сложил свою руку в форме того, что видел между их ног, и стал первым в истории человечества, кто совершил грех в одиночестве.