Не следует ли считать эпатаж невинным капризом моды и безобидной "болезнью левизны" современной массовой культуры, при том, что он со временем становится рядовым стилем, т.е. фактически теряет свою скандальность? Стоит ли видеть в нем какое - либо негативное явление? Ведь в свое время вольность пушкинского стиля традиционалисты того времени также считали дерзостью, сравнивая Пушкина с мужиком, ворвавшимся в дворянское собрание.
Можно, конечно, стать и на такую точку зрения, но наблюдение показывает, что эпатаж в искусстве становится моделью поведения и жизненного стиля множества людей. В этом качестве он превращается в побудитель разнообразных конфликтов. Если же взять в целом, то эпатаж - это избыточный продукт идеи свободы, некая накипь на поверхности данной идеи.
В порядке обобщения можно сказать, что по мере развития демократичности общества и, соответственно, возможностей самоутверждения каждого человека потребность в нем все более возрастает, удовлетворяясь не только за счет конструктивных усилий, но и вызывающей демонстративности в форме эпатажа. Он представляет собой вроде бы побочное и несущественное явление, но на самом деле вносит свою лепту в те препятствия, которые жизнь ставит на пути благополучного человеческого существования. По логике вещей эпатаж должен когда - нибудь исчезнуть под влиянием возрастающей культуры, но не исключено, что он просуществует еще очень долго, постоянно подпитываясь стремлением к самоутверждению новых поколений.
Романтика вульгарности.
Детство Леонида проходило в маленьком зауральском шахтерском городке в бедные послевоенные годы. Семья имела средний по тем временам достаток, но Леониду смутно вспоминалось, как они с матерью и другими женщинами ходили ранней весной по полям на окраине городка в поисках мерзлой картошки, случайно оставшейся с осени. Возможно, это было после голодного 1947 года. Хорошо запомнилось, что по соседству жил мужчина с заметным животиком, что воспринималось как некое чудо, поскольку абсолютно преобладали худощавые люди. Белый хлеб был таким же желанным лакомством, как торт в благополучные времена. В магазинах не было никакой упаковки, люди приходили с газетами и мешочками, и порой непредусмотрительные мужчины брали вермишель или крупы в шапки. Из конфет были доступны лишь дешевые "подушечки", а с шоколадом Леонид познакомился значительно позже. Пределом мечтаний было мороженое, которое накладывали из бачка в картонные стаканчики. Когда пятилетнего Леню как - то спросили, кем он хочет стать, он сказал: "продавцом мороженого".
Родители были интеллигентами и уделяли большое внимание культуре речи.Леонид никогда не слышал от них грубых и вульгарных слов, хотя их отношения не были идеальными.От других людей он, разумеется, слышал все, что угодно, в том числе и нецензурщину.Это не ошеломляло, будучи привычным, а просто попадало в категорию "плохого", однако Леонид часто удивлялся, не понимая, зачем нужны неприятные, грязные выражения. Став постарше, он начал понимать, что брутальность, в принципе, отражает неудовлетворенность людей своими неудачами, их антипатии и агрессивность. В это достаточно убедительное объяснение все - таки не укладывалась то, что сквернословие имеет значительно более широкое распространение, чем реакция на неудачи, оно используется в самых безобидных ситуациях и даже выглядит шиком. Было ясно, что оно часто играет роль определенного способа самоутверждения.
Кроме того брутальность, вошедшая в лексикон как некая постоянная составляющая, наблюдающаяся у значительной части восточнославянского населения, повидимому играет роль проклятия, посылаемого всему негативному в жизни. Это относится, например, к распространенной привычке постоянно употреблять слово "б..." даже в самых спокойных и беспроблемных разговорах. Видимо, человек использует это как некую атаку на все, что портит ему жизнь.
Но откровенное сквернословие являлась только частью того конфликтного стиля общения, который был типичным для советского и постсоветского мира. Кроме прямой брутальности существовала богатая техника всяческих высмеиваний, передразниваний, поддевок, скабрезных шуток. Часто они строились на материале брутальных, в том числе и нецензурных выражений или как - либо обыгрывали их, другие были просто грубыми или агрессивными по содержанию. Это была самая популярная область ежедневного массового остроумия.
В первых рядах данной практики шел диалог в стиле
перебранки, предполагающий острые, обрезающие ответы на различные затрудняющие просьбы, предложения и поручения. Это был как бы стиль уверенного в себе и знающего жизнь человека, а не размазни и тугодума, это был некий стилевой блеск
- Ты мог бы сейчас сходить в магазин?
- Как же, спешу и падаю.
- Одолжи мне пожалуйста пять рублей.
- А хуже тебе не будет?
- Ты мог бы из зарплаты выделить деньги на новый телевизор?
- Держи карман шире.
Диалоги в данном стиле были обычными или даже преобладающими во многих семьях, они не считались скандальными, но фактически поддерживали постояннй градус агрессивности, приучая к такому стилю и подрастающее поколение. К этому же жанру относились стереотипные или рифмованные грубоватые ответы на некоторые часто повторяющиеся выражения.
- Я думал...
- Индюк думал, да в суп попал.
- Если бы у меня было...
- Если бы да кабы, то во рту выросли бы грибы.
Более острой и агрессивной разновидностью данного жанра были шутки - ловушки, в которых довольно часто употреблялись нецензурные выражения.
- Ты в деревне жил?
- Жил.
- Я на тебя х... положил.
Леонид называл все это коммунальной субкультурой, поскольку она наиболее типично и ярко проявлялась в коммунальных квартирах, в которых жила преобладающая часть городского населения с двадцатых и до семидесятых годов ХХ века. Там были постоянные ссоры жильцов из-за платы за электроэнергию, из - за пользования газовыми плитами на общей кухне и некоторых других спорных моментов. Коммунальные квартиры были всеобщей школой реального и, как молчаливо предполагалось, жизненно необходимого стиля общения в этом суровом мире. Там отрабатывалось популярное искусство скандальности.Тренированные коммунальные бойцы умели выкрикнуть что - нибудь обидное и скрыться, прежде чем противник успевал ответить.
Этой стихии конфликтности целенаправленное воздействие общества противопоставляло ту культуру, которая внедрялась системой всеобщего образования, художественной литературой и наставлениями школьных педагогов. Последние безусловно, были целесообразными и достаточно результативными, но дело в том, что манеры самих педагогов также зачастую обучали скандальному поведению. Многие педагоги сами воспитывались в коммунальной среде и помимо своей воли демонстрировали ученикам классические коммунальные стереотипы. Их педагогическая техника представляла собой продолжение "коммунальной техники" в смягченном варианте, то есть это была та самая коммунальная субкультура. Учителя демонстрировали такие стереотипы, как негативные обобщения ("вечно ты забываешь..."), обидные преувеличения ("у тебя в голове одни глупости"), иронию, передразнивание и иные элементы скандального общения. Культура вечной борьбы, унаследованная от тысячелетнего опыта наших предков, не сдавалась.
Тем не менее, в целом, в советские годы несомненно продолжалось успешное воздействие гуманистической культуры. Среднее образование, литература, радио и телевидение делали свое дело. Постепенно исчезала знаменитая трамвайная склочность ("А еще шляпу надел!"), и приблизительно к 1980 - ым годам она была преодолена одновременно с исчезновением коммунальных квартир. Речь людей стала более грамотной и литературной, скандальность также выглядела менее прямолинейной.
Однако нецензурщина не отступала. Как это не парадоксально, из привычной мещанской вульгарности она перешла в категорию романтики, которая заключалась в создании образа человека с чертами мужественности и даже суровости ("крутизны"), а также оппозиционности всякой покорности и слабости. Хотя интеллигентность успешно завоевывала массовое сознание, она вполне сочеталась с очарованием решительности и грубоватости - качествами, которые триумфально воплотились в популярности слова "мужик", заменившего "мужчину" в конце 20 - начале 21 века. Нецензурщиной как бы кокетничали, причем не только мужчины. У женщин как раз наступил расцвет воинствущего феминизма, и всяческая брутальность пришлась очень кстати.Западное искусство, которое с жадностью воспринимали советские люди, также подбрасывало материал для создание "мужика" с помощью образов лихих суперменов.