— Нет. Андрей Петрович, у меня просьба. Давайте, прекратим этот разговор.
Рощин хмыкнул:
– Танечка — вы прелесть. Я восхищен и прошу прощения на назойливость и, наверное, наглость. Но моему поведению есть объяснение. — Рощин подошел к окну, распахнул створки. В кухню ворвалась веселая майская свежесть. — Ночью я закончил роман, потому дикий и неуправляемый. Завтра все изменится. Завтра я сяду за новую работу, стану хмурым, молчаливым, отстраненным. Вы меня видели в воскресенье, таким я бываю обычно. Сегодняшний кураж для меня редкость. Так что не взыщите. И все же вы чертовски привлекательны, — добавил Андрей через мгновение. — И чертовски смахиваете на мою любимую «Модницу». Только она спесива и надменна, и напоминает в своей застывшей красоте каменное изваяние, а у вас живое подвижное лицо, чувственные губы и обволакивающий нежный взгляд. Однако самое чудесное не это. Вас окружает аромат тайны, преддверия, загадки, — Рощин втянул воздух, будто бы и в правду принюхиваясь. — Таинственная Татьяна, вы, пахнете горькими духами и будите сладкие мечты. Может быть, вас привело ко мне провидение? Дайте руку! Я должен прикоснуться к биению вашего пульса.
Татьяна многозначительно кашлянула. Рощин мгновенно отреагировал:
— Не обращайте внимания. Болтаю, невесть что. Хотя от вас, действительно, приятно пахнет, — Андрей снова втянул воздух. — И тайна имеет место. И прочее… — неопределенный жест завершил речь.
— Может мне лучше завтра прийти? — спросила Таня.
— Ни в коем случае. Завтра я буду жутким типом.
— По-моему, вы сегодня жуткий тип.
— Просто, я голоден, возбужден и счастлив. Не лучшее состояние для знакомства с подчиненной, но, раз судьба подгадала такой момент, ничего не попишешь. Не принимайте близко к сердцу мой треп, не пугайтесь, не обижайтесь. Лучше накормите меня, пока не поздно.
— Для этого надо сходить в магазин.
— Для этого надо съездить в магазин, — Рощин потер возбужденно руки. — Я приготовлю машину, а вы собирайтесь. Через десять минут жду вас во дворе.
РОМАН
К компьютеру Татьяна попала только после обеда и с замиранием сердца открыла рукопись.
«…— Оленька, голубушка, ты ошибаешься. Революция — утопия. Человека нельзя сделать счастливым. Обрести свободу и независимость можно только собственными силами. Так поступил твой папенька. Он добился всего сам. Он — невероятный человек. И ты несправедлива к нему. — Надин хотелось, чтобы ее слова не показались племяннице очередной нотацией. Чтобы взбесившаяся от детской ревности семнадцатилетняя девчонка успокоилась и перестала, наконец, третировать Павла. — Ну, скажи, зачем ты устроила сцену? Неужели тебе нравится быть жестокой и злой, и причинять боль близким людям?
К завтраку Надин опоздала, потому застала скандал в самом разгаре. Паша, красный как рак, сидел, низко наклонив голову, а наглая Олька вычитывала его, словно мальчишку.
— Ты любишь Надин больше меня. И, наверное, больше, чем покойную маму.
— О, какие страсти! — Надин поправила оборку пеньюара и медленно направилась к столу. Паша заметно приободрился. Воевать с дочерью ему было не под силу. — Чем барышня недовольны?
— Всем! — буркнула Ольга.
— Конкретные претензии есть?
— Нет!
— Тогда не порть отцу аппетит! — Надин демонстративно нежно прикоснулась к Пашиной руке. Ночными подвигами тот заслужил поддержку. Ольга возмущенно фыркнула:
— Кошмар!
— Доченька, мы все обсудили.
— Ты не считаешься с моим мнением!
— Но мы любим друг друга.
Тон у Павла был заискивающим.
— Пашенька, тебе пора, — Надин поднялась. — Пойдем, я тебя провожу.
В прихожей она прильнула к широкой груди и ласково проворковала:
— Зайчик.
Невысокий, кряжистый — косая сажень в плечах «зайчик» засиял и полез громадными ладонями под рюши и оборки. В самый неподходящий момент появилась Ольга.
— Это невыносимо! Хватит целоваться! Надин ты компрометируешь папеньку. Что подумает прислуга?!
Павел Матвеев притянул дочку к себе и признался в сердитые глаза:
— Плевать на прислугу.
— А на меня?
Надин пришлось снова вмешаться.
— Ольга, если мы собираемся гулять, то давай одеваться. У меня не так много времени. В полдень надо быть в школе.
Изукрашенный майский цветением парк навевал лирические настроения. Хотелось читать стихи, говорить о любви, мечтать. Приходилось, однако, вразумлять Ольку.