Севрюгов посмотрел на потолок, махнул рукой и замолчал, словно боясь сглазить.
- И тебя, Дашуля, говорю, папа бы не забыл, если всё хорошо. Но, нет! Понимаешь, Пташкин? Нет, она регистрирует заявление, которое теперь не спрячешь и жопу им не вытрешь, понял?
Василий уставился на Александра Анатольевича.
- Моё заявление?
- Умница, Пташкин! Твоё заявление она зарегистрировала, сука тупая! Теперь комиссия приедет, глянет в бумажки, и мне такая скажет, мол, что же у вас, Александр Анатольевич, тут люди в округе пропадают? Не всё спокойно, значит? Ну, тогда, Александр Анатольевич, посидите-ка на должности начальника вонюченького отдельчика ещё с годик, найдите всех, кто пропал, а там и видно будет. А через годик, Пташкин…
Он встал и провёл рукой по волосам. На лбу выступила испарина, и Севрюгов полез в шкаф за новой порцией коньяка.
- А через годик, - говорил он, наливая, - на этом месте какой-нибудь хер с соседнего района будет сидеть, а товарищ Севрюгов будет вот тут жопу протирать, да всяких Дашулек хренососить, понял?
Пташкин ещё раз уставился в своё заявление.
- Но есть один способ, который нас спасёт, - сказал Севрюгов.
Он выпил и спрятал бокал в шкаф. Усевшись напротив Пташкина, Александр Анатольевич скрестил пальцы перед собой, потянулся вперёд и сказал:
- Ты, Василий Адамович, пишешь бумажку, в которой говоришь, что твоя жена вернулась, и что претензий больше имеешь. И тогда всем будет счастье! – Севрюгов развёл руки, как будто счастье и, правда, сполна хватит всем на свете. Он улыбнулся, обнажив большие белые зубы.
Пташкин уставился на него. Василий представил, как что-то скользкое выползает из больших глаз Севрюгова. Оно скользит по столу и тянет свои маслянистые, как шляпки опят, щупальца ко рту Пташкина.
- Но… как же правила? – опустив глаза, спросил Василий, понимая, что впервые в жизни правила придётся нарушить.
Последнее было для него так же ясно, как и то, что детей приносит не бог, а сперматозоид и яйцеклетка.
- Правила? – тихо рассмеялся Севрюгов, закрыв глаза. – Правила – это когда все ходят строем и говорят так, будто им в сраку вставили ЭВМ. Вот, что такое правила, Пташкин!
Василий впервые в жизни чувствовал странное чувство. Мерзкое, липкое, как руки после подтаявшего мороженого. Он посмотрел в сотый раз на заявление, а потом на Севрюгова. Следователь пытался подкурить сигарету с ароматизатором, но зажигалка никак не хотела работать. Щёлк-щёлк. Синий галстук в белую клетку, рубаха, которая хрустела от чистоты. Эта причёска с пробором. Пташкин знал, что такая стрижка стоит не меньше двух тысяч в их парикмахерской, где работает Валенька – стилист. А ещё он знал, что никак не может пойти против этого типа. Руки Василия дрожали, и он попытался стать крепче, но не смог. Александр Анатольевич может сделать так, что и он, Пташкин, куда-нибудь пропадёт. Какова цена принципов, если всё, что ему так дорого может исчезнуть из-за этих принципов?
- Но вы же будете её искать? – спросил Пташкин, задыхаясь от принятого решения.
- Вместе мы найдём её, Васенька, - пыхнул сигаретой Севрюгов. – Бумажку дать?
Пташкин кивнул.
- А теперь смотри, как работают профессионалы! – Севрюгов закатал рукава…
12 июля, 2012, 7:15
- Просто дай мне одну из своих футболок. Не могу же я ходить при тебе в простыне!
Маша.
У неё голубые глаза. Господи, самые настоящие, голубые глаза! Не с какими-то там оттенками, и не тусклые, как лужа. Голубые, яркие. Он не верил, что такие бывают. Линзы? Наверное, нужно будет об этом спросить… Хотя, кто сказал, что она останется тебе другом?
Пташкин долго выбирал футболку. Вещи ему покупала мама, потому что он никак не мог определиться, что купить, если попадал в магазин. А теперь, когда на кухне этого огромного дома сидела голая девушка в простыне, все футболки казались глупыми. Тут звезда, тут крокодил Гена с автоматом, тут инфузория туфелька, тут вообще икона Божьей матери… Чёрт, что за футболки?
Василий прижал ладонь ко рту. Как это он мог так выругаться? Нужно успокоиться и прочитать «Отче наш». Пташкин закрыл глаза и услышал её крик снизу: