Потом он долго мылся, выкрутив вентиль с горячей водой почти до упора. Он не читал молитв, а лишь яростно тёрся жёсткой мочалкой, оставляя на коже красные полосы. Пташкин сдирал с себя Севрюгова и его дом. Но, казалось, нечто вязкое и чёрное проникло глубоко в тело. И нужен нож, чтобы вырезать эту субстанцию, которая даже после будет извиваться, словно недовольный паразит.
22:10
Они шли вверх по улице, и Маша понемногу привыкала. Пташкин чувствовал это. Её тело распрямлялось, обретало грацию и упругость. Речь становилась громче, а движения легче.
- Тут такие дорогие дома! – удивлялась она. – Они же просто захлёбываются в деньгах! Знавала я таких, ничем хорошим это не заканчивается!
Машины глаза горели, она крутила головой, как девчонка, впервые попавшая в Дисней-Лэнд. Один раз она осмелела, остановилась и дотронулась до каменного ограждения дома.
- Холодный, - прошептал она.
– Слышь, Умник, потрогай!
- Мне это незачем, - сказал Пташкин.
- Нет, ты потрогай! По-моему, он немного влажноватый. Или я ошибаюсь? Ну, быстрее, чего застыл?
Василий приблизился к высокому забору. Массивные серые камни казались мордами големов, сплавленными в одну тяжёлую конструкцию. По всему периметру горели жёлтые фонари, похожие на керосинки. Ладонь Пташкина легла на холодный камень.
- Ну? Влажный? – прошептала Маша.
- Ага. Ты чего шепчешь? – спросил Пташкин.
- Эй! А ну валите отсюда! Быстро!
Голос прогремел откуда-то сверху. Они отпрянули от забора, а Маша кинулась вверх по улице. Пташкин побежал за ней, боясь, что её теперь никакими силками не вытащишь из дома. Но, когда Василий нагнал Машу чуть выше, то услышал задорный смех.
- Слышь, Умник, они подумали, что мы, как два наркомана, лапаем каменный забор!
Она смеялась, по привычке, задрав голову.
- Ничего смешного, - сказал Пташкин, тяжело дыша и поправляя очки. – Это дома сына мэра, там камер куча. И как я мог забыть об этом!
- Он хреновый человек, да? – спросила она.
- Непростой, - сказал Василий.
Они пошли дальше. Темнело, и единственная улица посёлка загоралась по периметру жёлтым светом от изогнутых фонарей. Каждый владелец дома соревновался со всем миром в изысканности освещения собственного участка. Неоновые, керосиновые, большие и маленькие, причудливой формы лампы и светильники выбрасывали в тёмное небо столько света, что, можно было подумать, будто ночь в этом месте никогда не наступает.
- Ты всегда так хорошо думаешь о людях? – спросила она.
- Почему?
- Потому что я знаю тебя неделю, и ты никого ни разу не назвал плохим словом. У тебя что, нету врагов?
- Зачем наживать врагов? Это же то же самое, что специально заразиться вирусом!
Маша пожала плечами.
- Врагов не наживают, они как-то сами собой наживаются! – сказала она.
Пташкин поправил очки.
- Какие глупости! Если я не захочу, то и врагов у меня не будет! И никаких проблем.
- А если человек тебя ненавидит? Ну, вот, прям не переваривает! Постоянно пытается накласть тебе полные тапки дерьма, подкалывает на людях, да так, что совсем тошно становится!
- Исключено, - покачал головой Василий. – Правду обо мне знаем мы оба: он и я. Поэтому и злиться тут не на что. А человек такой и будет задыхаться от собственных нервов, а от нервов многие болезни. И кому он делает хуже?
Маша посмотрела на звёзды. Из-за яркой освещённости, они казались такими далёкими и будто приклеенными к тёмному небу.
- Хотела бы и я так. Но мне чаще всего хочется заехать в морду нахалу, нежели думать, будто он сам себе делает хуже.
Беседуя, Маша и Василий не заметили, что идут посреди проезжей части. Громкий звук клаксона заставил их обернуться. Машина, что подкралась сзади, ехала с выключенными фарами. Это был старый БМВ, красного цвета.