Пташкин встал.
- Вам пора, - сказал он.
- То есть? – Полконская попыталась встать, но что-то помешало ей, и по лицу пробежала конвульсия, изуродовав его ещё больше.
- То есть, вам пора и мне пора. До свидания.
Пташкин протянул руку и поднял Наталью. Подталкивая Полконскую в спину, Василий довёл её до двери.
- Простите, но я буду грустить один. Мне привычнее! – сказал он и захлопнул дверь.
Пташкин наблюдал в окно, как Наталья медленно пересекает его двор. Она немного прихрамывала, да и вся походка её напоминала борьбу с гравитацией. Перед калиткой Наталья обернулась и посмотрела на дом Пташкина, будто запоминая каждую его деталь.
01 января, 2013, 02:40
Они съели весь новогодний ужин, не оставив ни крошки. Сидеть вдвоём на кухне, слушать песню Эдуарда Хиля или Фрэнка Синатры, ощущать на лице мерцание уличных фонарей. Это новый год, и Пташкин молился Господу, чтобы и следующий год, и вся жизнь прошла в таком темпе. В темпе тихой песни, уюта и Машиной улыбки.
Когда уже невозможно было есть, и Маша смачно отрыгнула, чем вызвала улыбку Пташкина, они отправились в спальню, где занимались сексом два часа.
- Помнишь, тогда, в ванной?
Маша сидела на кровати. Лунный свет играл на её коже, и она была похожа на расплавленную серебряную фигурку. Волосы распущены, глаза смотрят только на него, ноги подогнуты. Пташкин лежал рядом, лаская Машин живот, изредка спуская ниже, к горячей и влажной плоти.
- О, Умник, мы же договорились, что когда-нибудь повторим, если не будешь надоедать вопросами!
- Но это настолько удивительно, что я, как биолог, просто не могу понять! Как?
- Ну… когда-то я брала уроки паранормального секса.
- Паранормального? – скривился Пташкин. – Это что за глупости?
Маша фыркнула и щёлкнула его по носу.
- Какие глупости? В ванной тебе правда так казалось?
- В ванной я чуть не потерял связь с этим миром, а конец был такой… такой…
- Все визжат от счастья, когда я так делаю.
Она легла на спину и раздвинула ноги. Пташкин перевернулся на живот и приблизился к её лобку. Дотронувшись пальцами до губ, он в который раз насладился их мягкостью. Раз за разом проводя вверх и вниз, Василий слушал её, распознавал и изучал.
- И многим ты так делала? – спросил он.
- Ум… Умничек, мы же договаривались.
Она дёрнулась, когда Василий аккуратно дотронулся пальцем до маленького бугорка вверху губ.
- Да, я помню. Но разве тут что-нибудь поделаешь? – сказал он.
- Просто забей на остальных. Тебе хорошо?
Он коснулся её языком, и Маша застонала, вцепившись ладонями в его голову.
- Хорошо, - прошептал Пташкин. – Хорошо…
Но он не мог понять, что она такое. Он не мог представить, откуда все эти фокусы с оружием, все эти фокусы с сексом и видениями. Пташкин смотрел на неё и видел, как Маша превращается в нечто волшебное. Она менялась, совершенствовалась, оставаясь такой же милой и дерзкой.
- Умничек… Два пальца, можно?
Он повиновался.
- И быстрее… Нет, давай три, хорошо?
Пташкин быстрее и быстрее работал рукой, которая быстро онемела, словно он сделал несколько сотен отжиманий.
- Чёрт с ним, давай кулак! – еле выдохнула она, выгибаясь то в одну, то в другую сторону.
Василий едва не остановился, услышал её слова, но она сжала голову Пташкина бёдрами, как бы показывая, что останавливаться не следует. Тогда он сделал, как сказала Маша, чувствуя удивительное ощущение. Это было единение, сращение телами, обмен сакральной информацией. А потом на внутренней части её бёдер Василий увидел те самые синие рисунки. Они сияли, пульсировали, похожие на размазанные кляксы.
А вверх от губ, по животу и далее, к груди, расходились синие линии.
Пташкин, как заворожённый смотрел на их игру, на их щупальца, будто двигающиеся в такт Машиным сокращениям. Она подалась вперёд, руками схватившись сначала за голову Василия, потом за свою грудь, сжав её крепко и до синяков.