- Алина, понимаете…
- Тихо! – не разгибаясь, Павлова помахала рукой Пташкину. – И знаешь что, моя зая? Мама купит сегодня сладенького и себе и своей пташечке!
- Алина, всего лишь скажите, когда вы…
- Сейчас скажу, Василий Адамович!
Она выпрямилась и повернулась. Пташкин смотрел на средний палец, который Алина ему показывала. Оскалившись, Павлова рассмеялась и, выпучив глаза, сказала:
- Как ты смеешь, мелкий придурок, подходить ко мне?
- Но такой вопрос…
- С любым вопросом я хотела бы тебя видеть не ближе километра от себя, понял? Он ещё и подходит, и спрашивает о своей жёнушке!
Она нагнулась и скорчила лицо, надув силиконовые губы. Пышные волосы упали на большую грудь.
- Что, пропала милая твоя? Наконец-то! А я-то думаю: когда она уже свалит от этого импотента? И, вот, чудо случилось! Да как она с тобой прожила-то столько лет?
Она нагнулась ещё и прошептала ему прямо в ухо:
- Слышь, Пташкин, ты хоть трахал её?
Василий поправил очки.
- Я понимаю вашу обиду, Алина…
- Да пошёл ты , Пташкин! Обиду. Иди отсюда, прошу, меня тошнит от тебя!
Алина выпрямилась и закрыла багажник. В обтягивающем платье и на высоких каблуках она была выше Василия на пару голов.
- Вы сравниваете совсем разные вещи, и ваша обида в данном случае неуместна. У меня пропала жена, а ваш сын не может отличить хромосому от органеллы, поэтому…
Алина резко повернулась и закричала:
- Теперь служит в вонючей армии! Всего лишь! Всего лишь!
11:30
Шагая вверх по улице, Василий звонил и стучал в каждый двор. В трёх ему не открыли, в двух сказали, что не видели Машу, ещё в пяти сделали вид, будто не знают, кто это. Прошло два часа, и как-то совсем просто выходило: никто её не встречал прошлым вечером. Человек исчез, как только переступил порог дома. Как биолог Василий не мог поверить в это. Оставался Бог и вера, которые предполагали подобные чудеса, но креститься Пташкина научила мать, поэтому иконы на стене были скорее привычкой.
Он посетил разноцветную кондитерскую, что стояла меж двух толстых дубов, посреди посёлка. Добродушная Зинаида утешала и причитала, уверяя, что Маша ни вчера, ни сегодня не заходила. Её муж, Армен, шевеля усами, похожими на ветви пихты, пыхтел и кивал, подтверждая слова жены. Василий пошёл дальше…
Коттеджи становились всё круче и пузатее. Они сверкали всё больше, стремились вверх всё выше, а шпили на их крышах казались всё острее и острее. Проткнуть небо, ворваться в солнечное царство и занять трон давно сгнившего Перуна.
Особняки резко оборвались, и под тенью густых деревьев, за которыми начинался парк, Пташкин увидел автомастерскую «Элитка». Из-за её красного забора доносились звуки тяжёлой музыки. И в такт ей лязгали инструменты, летела вверх пылающая металлическая стружка.
Тут кончалась улица, да и, в принципе, весь посёлок. Посёлку хватало улицы, чтобы уместить в себе полное собрание богатых и состоятельных лиц города. Муравейники остались там, среди высоких труб, ткацких станков и забивающихся свай. А все, кому принадлежали эти заводы и прокопченный воздух, поселились под яркое солнце и под золотистые крыши, далеко за городом.
Рядом с мастерской стояла девушка. Среднего роста блондинка в розовой кофте с капюшоном и спортивных чёрных лосинах. Она пила воду из маленькой бутылочки. Её кофта задралась, оголив плоский живот и маленький пупок. Молния на кофте съехала чуть ниже, чем полагается, и являла миру спортивный бюстгальтер и круглую девичью грудь.
Пташкин замедлил шаг. Он сразу узнал в ней свою студентку, Оксану Ханову. Не только узнал, но и волнительно представил её голубые глаза, как у щенка хаски; высокие скулы; две прелестные пряди, обрамляющие лицо и похожие на японские катаны. Меньше всего Василию хотелось, чтобы в этот день на пути его появилась Оксана. Её острый язык и распутные манеры не сделают с историей о Машиной пропаже ничего хорошего.
Но Ханова увидела Пташкина. Она улыбнулась и помахала ручкой.
- Ой, Василий Адамович, здрааавствуйте!