Государственный адвокат пришёл утром. Это был невзрачный мужчина средних лет с залысиной на лбу. Он улыбался, заикался и говорил что-то о чистосердечном признании. Он потирал руки и оглядывался. Пташкину показалось, что это вообще никакой не адвокат. Серый костюм пах пылью, будто этот маленький заика откопал его на помойке.
- Уходите. И позовите кого-нибудь из начальства, - сказал Василий.
Адвокат ушёл, и Пташкину пришлось ждать целых три часа. Затем в изолятор лениво вошёл пузатый майор. Он ковырялся в зубах заточенной спичкой. Ослабленный галстук болтался из стороны в сторону. Майор только что хорошенько откушал и не скрывал этого, каждую минуту смачно проглатывая отрыжку.
Пташкин спросил его об адвокате, которого хочет нанять за деньги. Майор кивнул, цвыркнул и ушёл. На этом всё снова закончилось. Спустя четыре часа на смену сержанту пришёл другой сержант. Пташкин посмотрел на круглый циферблат, который тикал на стене. Рабочий день окончен, понял Василий и лёг.
Тактика Севрюгова понятна. Теперь он будет тянуть время, задабривая генералов, пока они не смотаются. Счастливые и довольные, с уверенностью, что местный следователь достоин повышения. А пока нужно максимально долго мариновать Пташкина. Ведь они оба понимали, - Василий не виновен.
Пташкин не переживал на этот счёт. Он понимал, что в посёлке орудует маньяк. И что когда-нибудь появится следующая жертва. В таком случае его отпустят. И Севрюгов пожалеет обо всём.
Однако, думал Пташкин, вряд ли Александр Анатольевич не учёл все варианты. И это сильно настораживало. Василию было даже интересно, как следователь выкрутится из положения, в которое сам же себя и вогнал.
Закинув руки за голову, Пташкин закрыл глаза и начал ждать.
27 мая, 2019, 08:40
День номер три в изоляторе начался для Пташкина очень странным образом. Сержант, дежуривший ночью и уснувший за столом, подскочил, когда двери резко распахнулись. Он не успел поправить помятое лицо и надеть кепку. На пороге стоял Севрюгов в белой рубашке и джинсах. Он посмотрел на камеру и кивнул. Мимо него протиснулась высокая женщина в синем платье.
Ей было лет сорок пять. Красные глаза, сморщенное лицо, растрёпанная причёска. Напомаженные губы слегка разъехались в стороны, потому что женщина без конца касалась лица руками. Тушь отпечаталась тонкими бороздами на щеках. Это была жена Митрофанова, Антонина Михайловна.
- Спит он! – завизжала она. – Спит он!
Севрюгов махнул сержанту, и тот выскочил из комнаты, закрыв за собой дверь. Следователь сел за стол и достал из кармана мандарин. Он принялся его чистить, наблюдая за очередным спектаклем.
Антонина Михайловна сжала металлические прутья решётки. Она просунула лицо между ними. Василий сел на кровати и протёр слипшиеся ото сна глаза.
Размазанное лицо Митрофановой напоминало плохо наложенный клоунский грим. К тому же, кажется, Антонина не спала уже несколько ночей. Её правое веко дёргалось, губа дрожала. Слёзы текли без остановок, скапливаясь чёрными капельками на подбородке. Причёска превратилась в тетеревиное гнездо и тоже куда-то поехала.
- Какой же ты мерзкий! Учитель сраный! – прошипела она. – Дай, я посмотрю на тебя, дружок! Подойди ближе… Ну, подойди.
Она улыбнулась, медовым голосом подзывая Василия к себе, будто он был глупой собачкой. Севрюгов встал и закрыл дверь на замок. Устроившись за столом, он принялся громко и смачно поедать дольки мандарина.
- Подойди, собака! – выкрикнула Антонина и дёрнула решётку.
Пташкин спокойно смотрел на неё. Он пригладил растрёпанные волосы и опустил плечи. Антонина харкнула, но плевок долетел лишь до середины камеры, размазавшись блестящей кляксой по бетону.
- Он… - её голова задрожала, и Антонина огромным усилием воли взяла себя в руки. – Ему было больно? Почему именно так, Пташкин?
Теперь Митрофанова захлёбывалась собственной истерикой. Она кусала губы, на которых оставались кровавые следы.