Пташкин улыбнулся и сел на кровати. Сержант спал за столом. Часы показывали четыре утра. Василий попытался припомнить, что же произошло? Отчего всё внутри кипит и разрывается?
Ах, ну да! Маша умерла двенадцать лет назад. Интересно, кто-нибудь в посёлке смотрел этот выпуск новостей?
Дверь в помещение медленно открылась так тихо, что даже не скрипнула. Сержант ничего не услышал. На пороге стоял Севрюгов. За ним виднелся тёмный коридор, будто в полицейском участке выключили свет.
На белоснежном лице Севрюгова отчётливо выделялись красные глаза, с лопнувшими в них сосудами и бардовые губы, сложенные в безвольную полоску. Белая рубашка в бурых и чёрных пятнах. Джинсы испачканы грязью. Волосы торчали в разные стороны и свисали, липли к мокрым вискам. Он был в чёрных перчатках. Пташкину показалось, что в комнате запахло дымом, как только следователь вошёл.
Севрюгов прикрыл за собой дверь и тихонько потрогал сержанта за плечо. Тот вскочил, перепугался. Руки полицейского не знали, за что хвататься. Кепка упала под стол, и сержант потянулся за ней, но Севрюгов схватил его за шиворот и потряс.
- Не дёргайся, - сказал тихо следователь. – Ключи от камеры давай.
Сержант порылся в карманах и достал длинный металлический ключ.
- И сиди тут. Уходить не нужно. Охраняй, чтобы папочку не съел монстр из шкафа, понял?
Сержант кивнул, и Севрюгов отпустил его. Пташкин с интересом и спокойствием смотрел за следователем.
Он подошёл к камере и открыл её. Василий сидел на кровати. Следователь приближался к нему и вырастал, похожий на чёрную тень с белым лицом и выпученными глазами.
Пахло дымом.
Севрюгов улыбнулся, поднял руку в перчатке и сказал:
- Обжёг. Пришлось кремом намазать и спрятать. Больно, Пташкин, - он сморщился и потряс рукой.
А потом наотмашь ударил Василия по щеке. Пташкина откинуло на стену. Он ударился головой. Тупая боль взорвалась в затылке, но Василий, словно болванчик, вернулся в исходное положение и продолжил смотреть на следователя.
- Знаешь, где я был? – спросил тихо Севрюгов.
Его большие глаза сверкали в темноте. Белое лицо казалось тонким и прозрачным. Человеческое отделилось от Севрюгова, оставив в этом мире демона. Он присел на корточки. Их лица оказались на одном уровне.
- Я видел, как умирает моя дочь. Горит заживо, Пташкин. Горит заживо.
Он сморщился, и по щеке его потекла слеза.
- Ты даже не представляешь, что значит, - гореть заживо!
Он резко поднялся, одновременно с этим ударяя Пташкина в челюсть. Василий и теперь сдержался. Голову откинуло назад, по губе потекла кровь.
Боль. Вот, что он чувствовал. Боль, которую он привык терпеть. Вся боль, копившаяся в его многочисленных клетках, вот-вот вырвется наружу. Все сокращающиеся нейроны теперь готовы распрямиться. Василий скрипел зубами, чувствуя, как они хрустят от напряжения. В его глазу лопнул сосуд. Кровь тут же растеклась по белку розовой кляксой. Голова тряслась, но он продолжал смотреть на Севрюгова сверху вниз.
Следователь снова присел и заговорил, глядя в сторону, тараторя, как заученные фразы:
- Машина врезалась в дерево и загорелась. Она сгорела в машине. Машина врезалась в дерево и загорелась. Она сгорела в машине. Машина врезалась… ты не слушаешь меня?
Ещё один удар, который, на этот раз, оказался сильным и хлёстким. В глазах потемнело. Нос съехал на бок, кровь хлынула на подбородок, шею, грудь и руки.
- И она сгорела. С ней был ещё один пидор, которому и принадлежала эта тачка. А она сгорела заживо. Он тоже. Машина врезалась в дерево и загорелась… У тебя кровь бежит?
Севрюгов встал. Он схватил Пташкина за волосы и нанёс несколько быстрых ударов ему в челюсть. На этот раз, когда следователь отпустил его, Василий не удержался и повалился на бок. Но тут же поднялся и сел, как ни в чём не бывало.
- Оксана, - кивнул Севрюгов, шаря глазами по полу. – Вот такая у меня была доченька!