О своих достоинствах я упоминать не буду. Хвалиться не люблю, а в таком случае пришлось бы говорить одни комплименты. Так что я вернусь к нашему пану Мете, нашему общему герою, без которого у нас в округе было бы пусто, тихо и скучно. Я помню тот вечер, когда пан Метя устроил для нас кульминационную программу. Речь зашла об этой его правой руке, то есть о вершине его славы.
— Расскажите о той вашей грабле, — деликатно попросил «Ангел».
— Мы знаем, что это было что-то необыкновенное, но важны детали, — добавил я, уточняя.
Пан Метя выпил угощение, принесенное «Шнапсом», и посмотрел на нас сквозь набежавшую слезу с симпатией.
— Сказать я могу, х-холера. Вам причитается. Каким-нибудь прыщам я бы не стал, а вам причитается. Будете, шпана, отчизну строить, когда усы у вас подрастут, так что обязаны знать, что Метя тоже когда-то приложил правую руку к этому строительству. В сорок четвертом я так круто колотил под Люблином немцев, что круче быть не могло.
— Это мы знаем, — вперся необразованный «Крапчатый», — валите сразу про эту граблю.
— Заткнись, урод, — прервал я его тактично, — заткни хайло, открой глаза и внимательно слушай дяденьку Метю.
— Правильно, — подтвердил пан Метя. — Я не люблю, когда мешают. Выпадаю из настроя. О чем это я говорил?
— О том, как вы давали шороху под Люблином.
— Я давал, — согласился со мной пан Метя. — Как-то мы слегка накрыли пост жандармерии. Постойте, а какая же местность-то была? Как-то сексуально называлась. Вроде бы Цыцов или что-то в таком роде.
— Прекрасно, — обрадовался «Крапчатый», однако «Ангел» врезал ему локтем в ребро, и «Крапчатый» мигом посуровел.
— Ну вот, значит, мы в этом Цыцове делаем то, что нужно. Началась перепалка, но хлопцы за пару минут справились с работой. В общем, руки у них от этой работы горели, и ввалились мы внутрь. Имеется в виду пост жандармерии. Летаем так по комнатам и добиваем швабов, а они оказались такие завзятые холеры, ни один руки вверх не поднимет. Без пощады, мать вашу так, думаю я. Тут вы мне лапы не подымаете, так быстрее с вами разберутся на Страшном суде. Нас оставалось трое в той большой комнате, и тут кто-то из швабов бросил осколочную гранату — такую, с длинной деревянной ручкой. И такая маленькая красная бусинка уже торчала из этой ручки, качалась на шнурке, значит, сейчас у нас под ногами эта железка рванет.