Пролог
Дарья просыпается в холодном поту. Сердце стучит где-то в горле. Она шарит влажной рукой по смятой простыне рядом с собой, но пальцы натыкаются лишь на пустоту. Глеб опять остался в городской квартире. Дарья садится на кровати, по привычке подтягивает одеяло к груди. Она сжимает пальцами виски, через которые чудовищное сверло вгрызается в самый мозг. Она не чувствует ничего, кроме адской головной боли, преследующей её уже месяц. Она почти не живёт.
Из последних сил Дарья сворачивается в комочек, надеясь хоть как-то защититься от очередного приступа, по капле уносящего её жизнь. Но её надежды пусты — этот простой способ уже не способен ей помочь. Остаётся последнее средство.
Борясь с приступами тошноты, волнами подкатывающими к горлу, она дрожащими пальцами тянется к тумбочке. Там, у всех на виду лежит спасение — маленькая таблетка обезбола. Она наливает из кувшина прохладную воду, расплёскивая половину на пол и одеяло — руки слишком слабы, чтобы сделать всё нормально — и жадно глотает, запивая лекарство. Только вот и оно уже помогает через раз. Глеба пугают её ночные вскакивания. Он твердит, что сейчас слишком много работы и мотаться за город нет ни сил, ни времени, но Дарья догадывается — всё дело в ней.
Да и действительно: кто в здравом уме пожелает спать в одной постели с умирающей. Да даже в одном доме. Ему страшно, она понимает. Ей тоже страшно, но выбора нет. Врач отмерил всего год, месяц из которого уже прошёл...
В этот раз таблетка действует. Проворочавшись ещё пару часов, она наконец проваливается в забытье, которое ни у кого язык не повернётся назвать сном. Дарья видит мутные образы, сменяющиеся, как картинки в калейдоскопе. Они расплываются, накладываются один на другой, но что она никогда не забудет, так это лицо покойной бабушки. Бабуля стоит по пояс в молочно-белом тумане, как-то грустно улыбается и тянет к ней измождённые работой руки. Зовёт. Совсем скоро они опять встретятся.
— Бабушка, — сухими губами шепчет Дарья и плачет, — ты пришла за мной? Уже пора?
— Дашенька, — ласково отвечает она сквозь слёзы, — ещё...
Звук удара разрывает видение. Он повторяется, множится, проникая в сознание Дарьи. Убивающая головная боль резко возвращается. Она вгрызается в мозг, удесятиряясь с каждым ударом. Дарья просыпается, корчится на постели и никак не может понять, что происходит. Адский звук везде. Кажется, его порождает она сама, исторгая из груди вместе с хрипами. Она не видит ничего вокруг, не может понять где находится. Только этот низкий ритмичный «бом-бом-бом», затмевающий всё.
Дарья пытается заткнуть уши руками, забраться с головой под одеяло, но ничего не помогает — звук преследует её везде. Даже кажется, что он сдавливает её со всех сторон, заставляя задыхаться. Из последних сил она закрывает глаза и начинает считать и дышать: раз, два, три, четыре... На шестнадцати звук отодвигается: он уже не обволакивает её, а доносится откуда-то со стороны. На двадцати пяти она с трудом различает в этой какофонии горловое пение. Дарья чувствует, как леденеют руки, а к горлу подкатывает ком: неужели дошло до галлюцинаций. Сердце колотится где-то в висках. Счёт уже не помогает. Дарья готова даже молить о неминуемой смерти, когда звук обрывается так же резко, как и появляется.
Она часто дышит, толчками выдавливая из груди боль и ужас. По спине струями течёт холодный пот. Волосы мокрой паклей свисают по плечам. Она всё ещё мечется по постели, надеясь найти успокоение. Открывать глаза откровенно страшно, но неведение ещё страшнее.
Веки тяжёлые, словно налитые свинцом. Дарья с трудом поднимает их. Над ней нависает шаман. Почти такой же, как в мультфильме «Самоедский мальчик», который так любила её бабуля. Дарья вздрагивает, закрывается от видения руками и пронзительно кричит, надеясь хоть так развеять напугавший её образ. Из груди вырывается хрип, сменяется надсадным кашлем. Когда приступ проходит, она заворачивается в одеяло, как в кокон, и просто плачет от бессилия.
Только теперь она различает за неразборчивым бормотанием шамана голос матери. Она причитает и хлюпает носом, а потом громко и как-то показушно высмаркивается.
— Что с ней? — спрашивает она.
— Дух не покидать её тело. Он убивать её.
Откуда-то из недр дома доносится противное карканье. Дарья вспоминает, как галдели вороны над телом бабули. На мгновение ей кажется, что это она лежит в гробу, а мерзкие птицы каркают над её трупом. Дарья закрывает лицо руками и хохочет. Из глаз льются слёзы, а она всё не может остановиться.
— Дашенька, да что с тобой? — причитает мать.
— Это демон говорить в ней! Его нужно изгнать! — отвечает шаман.