— Так какое же ты имеешь право в последнюю минуту глядеть на него так, будто обещаешься ему, вроде вот-вот предпочтение ему сделаешь? — сурово спросил он и даже ногой топнул. — Девочка ты, девочкой и оставайся!
В это время Вера Георгиевна вернулась в класс за забытым платком.
— Никакого предпочтения! Одна шалость!.. Ясно? — убеждал Кузьма, еще не замечая артистки. — Так и Вера Георгиевна, как сейчас помню, танцевала это самое в пятнадцатом году…
— Ой, Кузьма! — смеясь, прервала его артистка. — Что вы на меня тут наговариваете? Неужели я такая старая?
— Как сейчас помню, Вера Георгиевна. Вы мне тогда еще контрамарку пожаловали…
— Да нет же, дорогой, нет! — говорила она, набрасывая платок себе на плечи, и совсем по-молодому блестели, искрились от смеха ее глаза. — Ужасно вы меня старите! Это было вовсе не в пятнадцатом году, а… в шестнадцатом!.. В шестнадцатом, Кузьма! В шестнадцатом!
А в садике, уже давно потемневшем, два мальчика по-прежнему сидели на скамье.
Ветер стих, зато падал снег. Ребята успели уже и поссориться и помириться, одно время совсем продрогли и ради тепла погонялись друг за другом, боролись, играли в снежки, потом снова уселись на скамье и затихли.
На плечи и колени им оседало все больше снегу, и лень было его смахивать.
— Какой там чудак за роялем сидит? Подумай! — сказал Толя. — Сколько мы здесь ждем, а он все одно и то же играет. И какими-то кусочками… Будто сыграет чуть и сейчас же уснет, потом очнется, опять пошевелит пальцами и опять задремлет…
— Как это называется? Вот то самое, что он играет… ты сказал…
— «Спящая красавица».
— Это из сказки, что ли? Про заколдованное сонное царство?
— Ну да… А хорошо, когда падает снег! Верно? Сразу уютно становится и как будто теплеет.
— Хорошо… Но, может быть, так и надо, урывками, играть? А? Раз про сонное царство?
— Слушай, Алеша! Пойдем! Что зря упрямишься? Пойдем домой!
— Еще десять минуток… Последние десять минут — и поедем.
— Все равно ты не разберешь теперь, в темноте, она или не она.
— Разберу… Сразу разберу, хоть какая хочешь тьма!
Алеша не ошибся.
Он никогда не видел Наташу в зимнем — в кожаной шапочке, отделанной серой мерлушкой, с маленьким чемоданчиком в руке, — но узнал ее тотчас, едва она показалась из-за тяжелой двери подъезда, в сопровождении толпы взрослых, нарядно одетых людей. Сколько их, мужчин в шубах с дорогими воротниками, бобровыми и котиковыми, — один, два, три, четыре, пятеро мужчин! Вот все вошли в садик, двинулись мимо. Наташа заметно прихрамывала. Свет далекого фонаря упал ей на лицо. Это продолжалось одно мгновение. Но Алеша успел заметить — она болезненно морщилась и даже прикусила губу. Что такое? Почему она хромает? Один из спутников взял ее под руку. Все уходили дальше, дальше по узенькой дорожке меж сугробами садика.
— Ну! Что же? — шепнул Толя, глядя тревожно на удаляющиеся спины. — Или это не она? Алеша! Она?
— Она.
— Ну, так что же ты? Позови! Столько времени зря сидели… Покличь!
Алеша сидел недвижно на скамье и молчал.
— Наташа! — крикнул тогда Толя. — Наташа! — позвал он еще громче, с умоляющими, точно на помощь зовущими нотками в голосе. — Наташа! — взывал он тревожно, ловя последние мгновения, когда вся группа была уже далеко под сводами ворот и вот-вот должна была исчезнуть за чугунной калиткой…
Мужчины ушли, все пятеро. А девочка, недоумевая и прихрамывая, вернулась в садик, всматривалась в белый, шевелящийся перед нею сумрак.
— Кто это? — спрашивала она, подвигаясь все ближе к двум вытянувшимся в ожидании у скамейки, засыпанным снегом, онемевшим фигурам. — Ой! — вскричала она, узнавая. — Алеша! Ты? Алеша! Откуда? — радостно спрашивала она и кинулась навстречу. — Откуда ты вдруг, Алеша?
— Да из школы… Мы прямо после уроков, даже не обедали, — торопливо объяснял он.
— А вы… Алешин товарищ? — обратилась она к другому мальчику.
— Толя Скворцов, — ответил тот.
— А я — Наташа Субботина… Ой, как я рада! И какие же мы с тобой глупые, Алеша! Правда? Забыть обменяться адресами! Вот молодчина, что ты догадался сюда, в школу, прийти! — И, говоря это, она свободной рукой в перчатке сбивала с плеч и рукавов у обоих снег.
23. Ничего особенного
Это было в субботу, а уже в воскресенье Алешу пригласили по телефону в гости к Наташе. Бабушка Наташина позвонила по автомату из продуктового магазина, объяснила все подробно: и о том, что она говорит из автоматной будки, и про магазин, где много народу, так что возле телефонной будки уже выстроилась очередь и торопит, и про то, что у Наташи нога болит, она лежит и скучает и просит, чтобы Алеша Громов, если может, пришел к ней часиков в шесть.