Она обернулась и долго шепталась с Толей.
— Хорошо? — сказала она, покончив секреты.
— Есть! — ответил ей Толя.
Несомненно, перешептывания эти имели самое прямое отношение к Алеше, но оба не открывались ему всю дорогу, а на расспросы отвечали уклончиво.
За стеклами автобуса все мелькали чужие дома и удивительно похожие друг на друга витрины с розовыми манекенами в новеньких костюмах или со сложными геометрическими построениями из банок и коробок. Но вот наконец неведомые края сменились родными улицами, где известен каждый дом, знакома каждая вывеска. Вот часовая мастерская на углу — здесь можно любоваться бронзовым всадником, который взмахивает обнаженной шашкой вверх-вниз, вверх-вниз, столько раз, сколько пробьют часы. Вот аптека. Вот почта, построенная почти целиком из стекла. Сейчас будет сквер, а там магазин «Яйцо, птица», милые тополя и родная школа…
Едва автобус остановился и все пассажиры кинулись в обе двери, Толя, склонившись над плечом друга; сказал:
— Наташа зовет к себе.
— Сейчас?
— Очень просит. Пойдем?
— Сейчас? А как же… Дома ждут!.. А как с обедом?.. И поздно уже… Нет?.. А вдруг мама беспокоиться будет?..
Но, конечно, все это были несерьезные вопросы. Алеша просто перечислил все, что только могло удержать его, и тогда решительно объявил:
— Идем! Ясно, что идем!
До станции метро было минут десять ходу, да еще несколько минут в поезде, в тесном соседстве с людьми, настолько чужими, что можно было предаваться любым, даже самым секретным разговорам.
В продолжение этих пятнадцати — двадцати минут девочка покончила со всеми недоразумениями злополучного школьного вечера.
Как хорошо, что Алеша вспомнил про нее и…
— И умница, что ты не затаил против меня зла… Потому что, честное комсомольское, я не виновата… То есть я виновата, но не очень… — Она подхватила под руку обоих мальчиков и поочередно заглянула им в лица. — Ну, правда же, я не забыла про вас, а так получилось… Я просто не заметила, что прошло так много времени.
— Что было, то было. Кончено! — сказал Толя. — Забыто.
— Но совсем забыто! Хорошо? Алеша, забыто? Совсем?
— Совсем.
Но едва Алеша с выражением счастливой готовности согласился с нею, как ему опять пришлось нахмуриться.
— А почему сегодня Харламов не с вами? — тут же спросила она. — Неужели ему было неинтересно на заводе?
— Не знаем… — ответил Алеша. — Мы не спрашивали, интересно ему или нет…
— Но он уверяет, что вы всегда вместе, все трое… Говорит, вы с самого детского сада вместе!
— Верно, были вместе десять лет… — подтвердил Толя.
— Три друга… Но вы совсем-совсем разные… Ваш Коля, знаете, кто? Он вроде Репетилова. То есть такой же болтливый и легкомысленный, как Репетилов. А ты, Алеша, из Тургенева… Я больше всех писателей люблю Тургенева…
— А я? — спросил Толя.
— Вы?.. Вы, пожалуй, из Лермонтова. Да, вы из Лермонтова, Толя… Мне кажется, из вас должен выйти человек с большим, сильным характером.
Это уже было под землей. Поезд только что высыпал пассажиров на ярко освещенную, мрамором выложенную площадку станции и покатил с гулом дальше, вглубь темных туннелей. Все трое прошли коридором к эскалатору. Девочка на движущейся лестнице тотчас обернулась к своим спутникам и, картинно вытянув руку, громко прочитала:
— «Я знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть: она, как червь, во мне жила, изгрызла душу и сожгла…»
Прочитала и засмеялась. И вместе с нею заулыбались все соседи на движущихся ступеньках сверху и снизу.
— Вот вы, Толя, какой, — понизила она голос. — И я очень-очень рада, что познакомилась летом с Алешей, а теперь с вами и с Колей…
На площади, перебираясь с тротуара на тротуар и зорко оберегая мальчиков от бегущих во мгле огней, она успела признаться еще в одной привязанности: есть у нее большие приятели — Саша, студент, и его мама, старшая научная сотрудница в бактериологическом институте… И вот, как Алеша познакомил ее сегодня с жизнью огромного автомобильного завода, так на прошлой неделе ее друзья — биологи показали ей удивительный мир под микроскопом — миллиардные скопища живых организмов на пространстве с ноготь…